Я родился в 1923-м году в селе Новокрасное Благодатновского района, тогда ещё Одесской области (*ныне Арбузинского район Николаевской области). Число не помню, где-то в детдоме потеряли метрику. В семье нас четверо было ребятишек. В голодовку мама и двое ребят младших умерли, а я и средний братишка, Егор, остались живы. Ну, потом я пошёл по детдомам, а где он оказался - неизвестно. Я его искал, не смог найти. Мачеха не сказала, куда она его завезла, так и унесла это с собой в могилу.
- А в чём была причина такого голода?
(*Вздыхает) В селе не было голода - это у меня отец такой был. Он партизанил в 18-м году, ещё когда немецкая армия здесь стояла. Их там несколько человек было в этих партизанах, в том числе его брат двоюродный. Подробностей особых я не знаю, он мне не рассказывал, да он и не разговорчивый был. И его мобилизовали заниматься вот этой коллективизацией. Сказали: "Ты партизан очень хороший был, вот давай занимайся коллективизацией". И за это в 30-м году спалили всё наше хозяйство: дом, урожай, который был - всё.
- А кто спалил?
Я не знаю. Как будто бы какая-то банда ночью налетела, его забрали и куда-то увезли. Ну, я малый был, я не помню.
- Это за то, что он коммунист?
Он коммунистом не был. Он вошёл в группу, которая занималась коллективизацией, и всем, кто был в этой группе, им хозяйства пожгли. Он сам первый, конечно, отдал в колхоз корову, лошадей сдал - бабушка там ревела, плакала. Колхоз назывался "Победа красных партизан".
- То есть местные жители не хотели в колхоз вступать?
Это не местные жители, это рядом хутор был, назывался "Октябрьский", вот как будто бы оттуда вся эта банда была. Их вроде бы потом всех переловили, ну я не знаю подробностей, я малый был, я не интересовался этим делом.
- Так с отцом в итоге что случилось? Он выжил?
Отец выжил и вскоре попал в тюрьму. Где-то на вечеринке какой-то партизанской рассказал анекдот про колхозы, его взяли и арестовали. Дали два года, и он сидел здесь, в одесской колонии, где завод ЗОР (*завод Октябрьской революции) - там была колония такая рабочая.
А я пошёл по детдомам. Сначала был в Новой Дофиновке, потом в Одессе на 10-й станции Большого Фонтана. А потом решил искать брата. Колесил по Украине - не я один, а несколько человек, детдомовцев. Интересно было поездить, понимаете? Меня ловили, опять возвращали в другие детдома. Вот один раз поймали и перевели в Котовск. Оттуда я опять бежал, меня опять словили и уже в Андреево-Иваново привезли - там очень хороший детдом был.
- А на чём же вы ездили?
На подножках поездов. В этом детдоме я закончил семь классов. Потом родная сестра моего отца забрала меня из Андреево-Иваново к себе в село, и я уже 8-й, 9-й, 10-й кончал в этом селе. Ещё не кончил десятый класс - нас всех, молодёжь, отправили в военкомат и определили, кого куда. А муж моей тёти был конюхом. Их колхоз выращивал лошадей для артиллерии и для кавалеристов. Молодняк, который предназначался для артиллерии, брали сразу и там обучали специально. Артиллерийские лошади были очень учёные. А кавалеристы, они уезжали и потом забирали своих. И вот, приехал какой-то военный, и ему понравился один жеребец. Это был такой жеребчик молодой, и никто не мог его обкатать - не хотел. И дядя мне говорит: "Идём, обкатаешь, ты ведь уже обкатывал". Ну и я, конечно, обкатал его, но потом ходить не мог: у меня было растяжение сухожилий голеностопных суставов - без седла обхватывал, чтобы не упасть, он меня бросал во все стороны. Потом я два месяца в больнице лежал уже перед самой войной, и в войну лежал ещё две недели. Так ни в какое училище я не попал, и когда война началась, я был в селе.
- Первый день войны помните?
Я в больнице был, только услышал взрыв какой-то. Что такое? Пришла сестра двоюродная, говорит: "Какой-то самолёт прилетел и разбомбил элеватор" - там был очень крупный элеватор на станции. И сказала: "Немцы начали войну". А потом, когда я вышел из больницы, к нам в село пришёл один парень (уже потом я узнал, что он из 25-й Чапаевской дивизии). Он на границе был, его тяжело ранило (они же там целый месяц или сколько держали оборону), он потерял левую руку, и его отпустили домой. И этот парень рассказал, что война идёт самая настоящая.
- А какие-то слухи ходили о том, что война может начаться, или это неожиданностью явилось?
В селе какие слухи? Это если бы я в городе был. А в селе, конечно, никаких.
Уже, наверное, в июле узнаю, что всех, кто был забронирован или кто был ограниченно годен, забирают в армию. А ко мне не пришли. Я пошёл с костылём в сельский совет, спрашиваю: "Что такое?". А председателем колхоза был товарищ отца, Андросов Андрей Васильевич. -"А тебя в списках нет почему-то". Говорю: "Так они же признали меня ограниченно годным. Почему не берут?". -"Так ты же из больницы только". А я всё равно сел и поехал. Там подвода стояла - собирали призывников с ближайших сёл для отправки в Днепропетровск.
В Днепропетровск добрался, а там зачитывают: "Вы кто?". -"Да я вот...". -"А чего ты с костылями приехал? Ты что, на эвакуацию?" - врач военный спрашивает. Говорю: -"Нет, не на эвакуацию". А я когда был в детдоме в Новой Дофиновке, у нас работал физрук. Он был курсантом 16-й артиллерийской школы. Она размещалась здесь, в Одессе, где сейчас милицейская академия или что-то такое. И чтобы я не удирал, он забирал меня с собой всегда. И на занятиях я всё время возле него был. Я им всем делал домашние задания, и я лучше знал артиллерию, чем они (*смеётся). И меня врач этот спрашивает: "А что же ты умеешь". Я ему рассказываю. -"О-о-о, всё! Вот мы тебя определим в учебный артиллерийский дивизион. Пойдёшь туда". -"А что надо будет делать?". -"Учиться". -"Так я ведь уже знаю". -"Вот там и проверят тебя".
- Номер этой части не помните?
Это был отдельный учебный артиллерийский дивизион. Там, видно, был запасной полк или что-то такое - я не придавал особого значения. Да и, собственно, я две недели всего там побыл, а тут уже немцы под Днепропетровском. Этот дивизион комплектуют срочно, организовывают две батареи, я в 45-миллиметровую батарею попал, а там были ещё 76-миллиметровые пушки.
- В какой должности вы были?
Я был заряжающим. А потом, когда первый день прошёл, тогда уже стал наводчиком. Ну, я знал много того, чего никто из них не знал. В общем, так я попал в армию.
- Первый бой помните?
Первый бой был под Днепропетровском, я об этом написал подробно в своей книге. После этого нам удалось добраться до города, мы с боем отступали по проспекту Карла Маркса, что ли, прямо к железнодорожному вокзалу. Там двухъярусный мост был: внизу железнодорожный, а сверху автомобильный. Мы ставили свои орудия и задерживали немцев, потому что в Днепропетровске ещё наши войска оставались. А бомбили там страшно, авиация всё время висела. Так мы добрались до моста, я подбил один броневик. Мы на перекрёстке установили орудие, а он высунулся, и я сразу его поджог. Немцев потом добили осколочными снарядами и быстро-быстро начали отходить. Я с палкой шёл, костыль уже бросил. Мост переходили - самолёты бомбили, артиллерия обстреливала, снаряды рвали этот мост по частям. Пока мы дошли, у нас из двенадцати человек осталось семь, а те попадали там, кто убитый был, кто раненый.
- Двенадцать человек - это на сколько орудий?
Три орудия. В батарее вообще четыре орудия, но сорокапяток было в наличии только три.
- Их пришлось оставить?
Нет, мы отходили с сорокапятками.
- Это вы всемером три пушки тащили??
Ну а что же? Катили. На Карла Маркса уклон везде, так мы их ещё сдерживали, чтобы они не покатились, а на мосту уже уклона не было - тащили.
- А личное оружие какое-то полагалось вам?
Да, у нас были карабины. С моста съехали, а там оказался какой-то учебный полк, что ли. Они быстро лошадей откуда-то с повозок сняли, подхватили нас и в лес. Сейчас на том месте посёлок Нижнеднепровск стоит. Мы затащили орудия в этот лес и поставили сразу с наводкой на правый берег.
Через два дня немцы попытались форсировать Днепр. Им это не удалось, так они наплавной мост сделали и где-то ниже Днепропетровска переправились. Нам пришлось отступать. Отступали с боями до самой Донецкой области, а около города Дружковка меня тяжело околечило. Во время авианалёта бомба упала очень близко к батарее, и орудие перевернуло лафетом прямо мне на задницу. Разбило нижнюю часть скелета (ну, не разбило, а сказали потом, что трещина там). В общем, я попал в госпиталь в городе Энгельс на Волге. Там были немецкие поселения, немцев всех выселили оттуда и организовали госпиталь. И вот там с октября по март я лечился - шесть месяцев.
- Как с питанием было в госпитале? Не голодали?
Нет, не голодали. Нам привозили свежее мясо откуда-то из Бурятии, что ли - я слышал такое. Кормили неплохо. А рядом со мной человек лежал из Сталинградской области. У него началась гангрена, и ему пришлось отрезать ногу. И когда мне сказали, мол, ну что, мы тебя выпишем, поедешь в тыл, там есть организации, которые трудоустраивают инвалидов, устроишься и будешь работать, то он мне говорит: "Чего ты поедешь в тыл? Поехали ко мне в Сталинградскую область. У нас в селе всё-таки хорошо - село же не город". И я с дуру поехал. Это уже был конец марта месяца.
Приехал туда, а там (*вздыхает) не то, на что я надеялся. И он даже не ожидал этого. Родители его приняли приезд мой очень нехорошо, ругались с ним. И я опять пошёл в военкомат, говорю: "Отправьте меня куда-то". А в это время там был старший лейтенант, артиллерист. А я в шинели артиллериста, петлицы чёрные, нашивки. -"Ты что здесь делаешь?". Я ему сказал, что только из госпиталя. -"Знаешь артиллерию?". Говорю: "Так и так, я учился..." - рассказал, как я знаком с артиллерией. -"Ну хорошо, тогда мы тебя возьмём к себе, будем кормить тебя (я ему рассказал, какая у меня сложилась обстановка)" - и меня взяли в часть эту. Как вольнонаёмного или как там, я не знаю. И вот так я оказался уже в 471-й стрелковой дивизии. Эта дивизия формировалась в Сталинградском военном округе. (Ну, это я уже потом, конечно, собрал все материалы).
Через месяц дивизию вдруг поднимают по тревоге и грузят в эшелон. А у нас ни орудий нет, ничего - ещё пока не вооружены были. Оказывается, нас везут под Москву на Щуровский полигон. Я спрашиваю: "А мне куда?". -"Поехали с нами! Найдём тебе место". Мы приехали в Щурово, там действительно благоустроенный такой центр подготовки, и начали вооружать дивизию. Дивизия получила там уже номер 278. Говорили, будто бы дивизия с таким номером попала в окружение где-то, и немцы её разгромили. А раз знамёна пропали, то она уже полностью расформирована, и могли дать этот номер другой дивизии - вновь сформировать. И мы сформировали дивизию эту.
А через месяц, в мае, срочная погрузка на фронт. Уже и орудия получили мы. Я к командиру дивизии подхожу, а он мне: "Так ты же зачислен в часть, чего ты морочишь голову? Воюй. Ты ведь уже без палки ходишь". А я молодым был, ну и пошёл.
Нас привезли в Купянск, там мы ещё не успели разгрузить орудия, как налетели немецкие самолёты. Бросили бомбы, и мне осколками всю шкуру на левой руке и ноге содрало. В общем, попал я в медсанбат, а дивизия вперёд пошла, и я не знал, куда. А через неделю начальник санбата, майор, подходит: "Отправляйте в часть его" - уже зажила за неделю шкура.
В Савинцах Шевченковского района Харьковской области я нашёл штаб дивизии. Пришёл туда, мне говорят: "Ваш полк 855-й в обороне стоит между двумя хуторами..." - (*пауза) я позабывал уже названия, видишь. Ну, там тяжёлые бои были, очень тяжёлые. Наши пытались наступать на Харьков: наступает и падает пехота. Их там половину почти выбило. 855-й полк занимал оборону как раз и не подвергался такому риску, но два остальных полка были очень сильно побиты.
- А вам опять сорокапятку дали?
Сорокапятки, да. А ночью уже идут бои справа, слева. Что такое? Все обеспокоились. Уже сзади гремят орудия. Потом вдруг построение срочное: 855-й полк идёт сюда, другой полк - правее, третий - ещё правее. Мы сорокапятку определили к первой колонне, левой (орудия распределили побатальонно), и начали отходить. Шли-шли, утром вдруг впереди уже стрельба. Что такое? Остановились. -"Занять боевое положение!". Лошадей распрягаем, орудие разворачиваем, а танки уже на нас летят немецкие. Я только успел снаряд взять, послать его в казённик - смотрю, танк уже рядом! И я уже в пределах его досягаемости: раздавит, конечно. И вдруг меня кто-то за левое плечо как хватанул, как крутанул. Я думал, что немец. Смотрю - нет, красноармеец, лейтенант. И в воронку бомбовую меня повалил. Мы туда попадали, смотрим - на нас катится повозка какая-то и орудие: танк толкает перед собой. И всё, нас похоронило там. Идёт стрельба, автоматчики немецкие стреляют, а мне чем-то придавило ногу, и я никак не могу понять, чем. Оказалось, что это хозяйственная повозка: крупа там, сахар, мука. Мешок упал мне на ногу, я еле-еле выдернул. И мы лежим с ним, а немцы ходят, стреляют. Как в нас не попала ни одна пуля, я не знаю...
После обеда начался дождь, а потом пошёл ливень. Вода начала стекать в воронку, и нам стало легче, потому что вся эта муть растворялась в воде. Мы принялись ворочаться там, а я чувствую, что в левом сапоге мокро: или вода, или кровь. Оказывается, у меня левая нога была ранена. Слепое осколочное ранение.
- А что значит "слепое"?
Ну, в мягкие ткани. И я уже узнал, кто со мной был: это политработник, Шишкин Александр. Я его потом, после войны нашёл. У меня в книге есть всё, и фотографии есть. (Я его ещё и во время войны нашёл, уже когда отошли в Сталинград). В общем, он здоровый человек, поотгребал-поотгребал эту жижу и выбрался из-под орудия. Оно было опёрто на ствол и станину, колёсами вверх. Вылез, посмотрел и говорит: "Ты знаешь, там какая-то толпа - собирают, видно, наших военнопленных. Будем сидеть". И дождь льёт, а мы сидим. Ещё раз немцы прошли, простреляли и ушли к той толпе. Мы выглядываем (он мне уже освободил ногу, я тоже начал высовываться), я говорю: "Саш, мне кажется, я ранен. Сапог полный воды или что, не пойму...".
Когда уже стемнело, он меня вытащил. А немцы бросают ракеты осветительные, и видно в метрах восьмистах от нас колонну: разгромлен артиллерийский полк нашей дивизии. Полностью разгромлен, никого, наверное, в живых не осталось. Мы поползли туда. Ползём - какие-то трупы, что-то такое: видно, танки гонялись там за людьми. Как вспыхнет ракета, мы ползём. Вспыхнула - нам видно, куда ползти. Тихонько, прячемся, чтобы не увидели. И так доползли до колонны. Тут из-под трактора вылезает солдат: "Кто вы?". -"А ты кто?". -"Я из 846-го артиллерийского полка". -"А чего ты под трактором?". -"Так немцы же здесь везде стреляли. Я под трактор спрятался, и они меня не нашли". Оказывается, его командир не успел спрятаться под трактор, и ему по ногам прошёл танк. И он подтащил его сюда, а тот без сознания лежит. Этот Саша говорит: "Так, ребята, сидите, я сейчас приду. Вон собаки лают, значит где-то здесь село". Он пополз, нашёл в селе крайнюю хату, там оказался колхозный зоотехник. Этот зоотехник тоже пришёл, взяли какие-то носилки, что-то такое и подтащили этого командира к какой-то бане (тот всё время без сознания был). Нас туда пустили, мы сняли сапоги, зоотехник вынул мне из ноги осколок. Прямо вынул - я чуть сознание не потерял. Ну, он же опытный, перевязал и говорит: "Всё, теперь надо вам выбираться, потому что здесь везде немцы". И мы с Сашей понемногу пошли дальше. Я еле-еле иду...
- Так вы втроём ушли оттуда?
Нет, тот солдат остался со своим командиром. А мы ушли, и потом нас случайно наши разведчики, которые шли из тылов немецких, подобрали и вывели к Гороховатке. Их старший (лейтенант или кто) говорит мне: "Мы сейчас у Гороховатки, здесь мост охраняется нашей артиллерией. Мы тебя оставим, потому что им не хватает людей". В общем, Саша ушёл с ними, а меня забрали эти артиллеристы. Я смотрю, а там стоит 85-миллиметровое зенитное орудие, стоит гаубица 76-миллиметровая - что они могут сделать, если танки будут идти? Ну, 85-миллиметровые орудия, конечно, танки могут задержать. Но танки сюда не пошли. Пехота подошла, мы несколько залпов дали и всё, они не сунулись даже.
- Вас опять к орудию поставили?
Да, к 85-миллиметровому. К концу дня командир, который старшим был, говорит: "Как сигнальная ракета с левого берега взлетит, вы должны с орудий снять замки и уходить". И только мы начали отходить, вдруг самолёты появились вверху. Нас было человек двенадцать или пятнадцать...
- А орудий сколько было?
Три орудия 85-миллиметровых, два орудия 45-миллиметровых, три 76-миллиметровые полевые гаубицы были, и одно орудие - просто пушка 76-миллиметровая. С них всех замки сняли и сбросили в болото. И только поднялись на пригорок, самолёты как бросили: не снижались, ничего. Прямо сыпанули. -"Ложи-и-ись!" - все попадали. Встаю - никто не встаёт. Немцы бросили с самолёта ящики с минами, мины рассыпались, и всех накрыло точно. Остались я и ещё один парень. Мы ползём, значит, с ним (Егором его звали), пытаемся добраться к мосту. Подползли к сараю какому-то, дядька выходит: "Ребята, вы куда? Там же немцы уже скоро будут. Вам надо где-то спрятаться". -"А как перебраться на ту сторону?". -"А вот там мостик есть, но он разбитый, вы не пройдёте по нему". -"Пройдём". -"Дайте мне свои ружья" - он говорит. -"Нет, это наше личное оружие, мы не дадим. Зачем оно тебе?". -"Нужно мне, давайте". -"Не дадим". И мы с оружием этим, с карабинами, добрались до речки. Вдоль речки все дома сожжённые, нет ни одного целого: это мост бомбили, и дома пожгли. Уже почти до моста добрались, смотрим, а там только балки торчат. Как пробраться - мы не знаем. А вдоль речки дорога идёт, и вдруг слышим: "Та-та-та-та" - немецкие мотоциклисты. Мы шмыгнули в сгоревшее здание, а они едут и по домам из пулемёта строчат. Один, второй, третий - три мотоцикла проскочили. Я не выглядываю, а Егор посмотрел, говорит: "Проехали дальше. Идём к мосту". В общем, добрались мы до моста, на мосту лошади убитые, повозки, орудие перевернуто, машина как-то с моста свисает. Речка-то сама плёвая, небольшая.
- Название не помните?
Оскол - приток Северского Донца. Он помог мне перебраться на ту сторону, мы по-маленькому идём себе, и вдруг вверху "рама": "У-у, у-у, у-у". Он: "Ложись!" - я упал прямо в болото. Что такое? -"У-у-у-у" - бочка летит. Бабах! А там в машине какой-то солдат возился (хозяйственная машина, в ней одежда была, наверное, что-то такое). Он залез туда, только начал слезать, и тут эта бочка как бахнет, и отрубила ему ногу. Немцы в бочке наделали дырки, бросили, и когда она летит, она свист страшный издаёт. В общем, ему ногу отрубило. Мы помогли ему, тут прибежали ребята, которые там оборону занимали, я спрашиваю: "Из какой вы дивизии?". Они говорят: "Вон рядом село, километра два отсюда, там комендант есть, идите к нему, он скажет. Есть у нас где-то здесь такая дивизия, 278-я - мы слышали". И мы пошли. Выходим на дорогу - колонна наших войск идёт. Ни оружия нет, ничего - побросали. Идут, и тут вдруг один бежит и кричит: "Танки! Танки!" - и все побежали. Я бежать не могу. А потом говорю: "Егор, ну какие танки? Танки были там, откуда мы с тобой пришли, а здесь никаких танков нет. Это какой-то провокатор". Тут офицер бежит, я остановил за шинель его, говорю: "Так и так, надо ловить - это провокатор". Он кричит: "Стой! Стой! Лови провокатора!" - и там уже не знаю, словили его или нет...
В общем, мы пришли к этому населённому пункту, вся колонна эта тоже пошла туда, их там по садам рассадили. Я пошёл, спрашиваю: "278-я?". -"Да, вот здесь четыре километра надо пройти, там в лозняке ваша дивизия. Участок обороны у неё небольшой, всего два километра - идите туда". Я пошёл, этот солдат, Егор, тоже со мной, хоть он и не с нашей дивизии даже. Добрались туда, меня узнали, а его сразу в Особый отдел, потому что мало ли, вдруг он шпион? Меня спрашивают: "А что с ногой?" - у меня же нога завязана, и сапог через плечо. Я говорю: "Рана". -"Так что же ты сюда пришёл? В медсанбат его". Я метров тридцать прошёл - санитарная часть. Перевязку сделали, уже вот-вот будет вечер: "Так, стой, стой! Подожди, машину не отправляй". Под деревом стоит машина, я туда еле доковылял, меня посадили и повезли. Спрашиваю: "А куда?". -"В госпиталь". -"В какой?". -"Увидишь". Приезжаем - Россошь, Воронежская область. Там был полевой госпиталь.
- А Егор этот там остался?
Ну да, с ним же разбираются, кто он такой. В госпитале дежурный врач меня перевязал, говорит: "Да, плёвая рана. А чего ты шкандыбаешь?". А у меня начала болеть правая нога. У меня же здесь разбито всё (*показывает на поясницу), и я когда нагрузку дал - оно пошло. Говорю: "Вот так и так, болит у меня" - рассказал. -"Ну тогда тебе, сержант, надо идти на комиссию".
- А когда вам звание сержанта присвоили?
Когда был на Щуровском полигоне. -"Завтра в десять часов на комиссию и в тыл. Какой из тебя вояка?". Думаю: "Ну всё, война кончилась. Ладно, переночую до утра". А рябят там много, прямо подряд люди лежат - с Воронежского фронта поступают раненые. Две рядом койки - проход, две рядом - проход и так далее. Говорят: "Да ты не волнуйся, всё будет нормально". Лежит один: "Я тебе дам адрес, поедешь к моему брату на Урал, там всё будет хорошо". Я говорю: "Ну ладно" - написал он мне адрес.
В полночь по тревоге подняли всех. Что такое? Немецкие танки в пятнадцати километрах, приказано немедленно эвакуировать госпиталь на левый берег Дона. А до Дона сорок километров. -"Кто может - идите пешком, кто нет - будем вывозить". Я покрутился - куда же идти? Вижу, колонна построилась. Я пошкандыбал-пошкандыбал - нет, у меня правая нога болит и левая тоже начала болеть. А уже рассветает. Смотрю, шофёр, который меня привозил сюда, тащит на плечах курицу.
- Курицу?
Ну да. Это деталь, которая соединяет мотор с задним мостом у "полуторки". Называлась она "курица" (*улыбается). То есть это колёсная передача, чтобы приводить в движение задние колёса. И я ему: "Ты чего здесь?". -"Обломался, и вот нашёл сгоревшую машину, еле снял, надо ставить и ехать". Говорю: "А куда ехать?".-"В Кантемировку. Нашу дивизию с фронта сняли и отправляют на формирование, а мне сказали завезти раненых и ехать на станцию Кантемировка". Спрашиваю: "А меня возьмёшь?". -"А что ты там будешь делать на костылях?". Я говорю: "Ну а что мне делать?". -"Помогай поставить". Я лёг, придерживаю колесо, он двумя болтами прикрепил к заднему приводу и впереди прикрепил двумя болтами. Потом подложил там, говорит: "Всё, вылезай, я сообразил". Скрепил болтами, вылез, сразу полез в машину, попробовал завести двигатель - движение есть. Говорит: "Всё, будем ехать. Давай садись". И поехали мы, не знаю куда. И нас по дороге разбомбили: "мессершмитт" напал и как сыпанул...
- Что-то не везло вам с самолётами.
Так они же летали бесконечно: одни самолёты прилетают, другие улетают. И всё, наша машина сгорела. Видим впереди какую-то будку, подошли туда - передовой пост нашей 278-й дивизии. -"Вы кто такие?". Начинаем рассказывать. -"Кто твой командир?". Называю. -"Так, а ты кто?". -"А я из медсанбата, водитель". -"Кто твой командир?". Называет он командира. -"Так, ладно, идёмте. Вон село рядом". Приходим, там старший лейтенант командует: "О-о, появился артиллерист! И говорит одному из бойцов: "Так, иди вместе с ним. Вон там, где мы были с тобой, стоят две сорокапятки. Проверьте, годны они или нет. Если годны - забирать будем с собой, лошади у нас есть". Пошли мы к этим орудиям с ним вдвоём, я проверил - замки на месте, снаряды есть, всё готово, можно стрелять. Говорю: "Я не могу ходить туда-сюда, ты иди скажи, я буду здесь ждать". Он ушёл. Не прошло и десяти минут - бежит. Я спрашиваю: "Что такое?". -"Немцы!". -"Как немцы?!". -"Там уже немцы!". Ёлки-палки, как же так?
Ну что, мы постояли-постояли и пошли на железную дорогу. Под железной дорогой водосточная труба, залезли в эту трубу, сидим. Он выглянул: "Повозка какая-то прямо сюда едет". А труба такая, что можно проехать лошадьми. Есть такие трубы проезжие, не сверху, а снизу проложены. Подъехала повозка, мы её остановили - там гражданский. Говорит: "Там немцы, туда не ходите". -"Куда же нам идти?". -"Вы лучше всего вдоль железной дороги пройдите немножко. Дальше конезавод есть, там большие пастбища, бурьяны, и там вы сможете найти убежище на день". Мы пошли вдвоём с ним. У него карабин, а у меня ни карабина, ничего. Дошли до какого-то посёлка - стоят навесы длинные, и подсолнечник высокий, шляпки большие. Мы по этому подсолнечнику идём, смотрим, под навесами тюки сена: конзавод готовил сено себе и, наверное, для продажи. Мы решили спрятаться в тюках этих. Я уже чувствую, нога у меня дёргается, болит страшно. Вдруг: "Тыр-тыр-тыр" - два мотоцикла немецких едут. А здесь полевой ток: зерно, амбары закрытые. Они подъехали прямо к амбару, сорвали замки, двое пошли в один амбар, а офицер с солдатом - в другой, там справа. Ещё один на мотоцикле сидит, пиликает на гармошке и не обращает внимания ни на что, а последний подошёл к нашему укрытию и снимает штаны - на него дрисня напала. Сел, автомат поставил: "Фр-р-р-р". Этот парень здоровый, Костя, хватает автомат, по голове только - стук. Тот упал. Он его ещё раз по голове. -"Всё, Гриня (он меня Гриней называл), мы имеем оружие, будем отбиваться. Я сейчас пойду навстречу тому офицеру, а ты этого гармониста сними. Сможешь?". Я говорю: "Постараюсь". И он, значит, из-за угла выглядывает, а офицер с солдатом уже вышли и идут навстречу. А Костя ждёт же моего сигнала: как только я выстрелю и попаду в мотоциклиста, он тогда в тех будет стрелять. Я попал точно: тот - раз, и упал. Офицер, видно, заметил, ускорил шаг, а Костя выскакивает: "Тр-р-р-р" (*проводит руками слева направо) - и с автомата положил их обоих. Положил, схватил планшетку с документами у офицера с плеча, и к первому мотоциклу. Вскочил на него, а тут первые двое выходят. Он кричит: "Стреляй!". Я выстрелил в одного, тот схватился за живот и наклонился, а второй поднял руки и кричит: "Мутер, киндер!" - что-то такое. Я говорю: "Он что-то кричит "мутер-киндер". -"Так стреляй его, ёлки-палки! Сейчас побежит к своим, и нас будут ловить". Я по ногам ему выстрелил, схватил карабин, схватил автомат того, которого пристрелил, подбегаю к мотоциклу, говорю: "Что ж ты старый мотоцикл взял? Видишь, он царапанный? Смотри, вон тот - новый". Мы на новый мотоцикл сели и как махнули...
- Вот это да...
(*Смеётся). Проехали километров пятнадцать - самолёт летает всё время. Мы спрятались в придорожных кустах, стояли-стояли - он улетел. Опять поехали. Дорога пыльная, мчимся. Подъезжаем к спуску, Костя останавливается: "Чёрт, ты знаешь, там пост немецкий. Костёр развели, что-то варят". А у нас пулемёт, два автомата. Говорит: "Так, поехали, я проскочу. Главное, чтобы ты не ошибся".
- А кто вёл? Он?
Да. Я даже не знал, что он мотоциклист хороший был. И мы, значит, едем, а немцы, видно, думают, что свои. Уже почти доехали, они вдруг вскакивают, я как резанул: раз, второй - они врассыпную. Я: "Жми, Костя! Жми!". Он пошёл, пошёл, пошёл...
Проехали по дороге ещё километров двадцать, уже вечереть начало. Слышим, бензин кончился. Костя говорит: "Надо нам где-то бензин доставать, так мы далеко не уедем". Посмотрели, слева от дороги, где-то с километр, село. Мы покатили туда мотоцикл. Прикатили, уже стемнело, в посадке остановились, он мне говорит: "Я пойду разведаю, а ты сиди здесь. У меня автомат, у тебя пулемёт и автомат - мы живём. А нет - значит живыми не дадимся". Я же не знал, кто он такой. А он, оказывается, был работником дивизионной контрразведки. Ну, он парень такой, смелый.
- Сколько лет ему было примерно?
Наверное, около тридцати. И причём он сам с Тихоокеанского флота. Нету-нету его, а уже темно. Я сижу, думаю: "Что делать? Хрен его знает...". Покатил немножко мотоцикл, нашёл яму какую-то силосную, рядом с ней сел, думаю: "Ну куда деваться? Если тут немцы, то я никуда не денусь, тут уже и буду умирать". Вдруг он по этой яме идёт: "Ты чего здесь?". Я говорю: "Уже не мог дождаться тебя". -"Всё, живём, бензин есть" - несёт канистру бензина. Оказывается, он нашёл какую-то женщину, она ему подсказала, где достать бензин, он ей говорит: "Только вы меня не выдавайте. Если вы меня выдадите, я приду и убью вас". Она ему: "Да вы что! Я вас не выдам" - и провела к трактористу. Тот сразу нашёл бензин, дал ему канистру и остался следить, чтобы никто за ним не пошёл. Мы заправили мотоцикл, а заводить же нельзя - будет урчать, немцы сразу кинутся: "Кто? Что?". Покатили его на дорогу. Ну, он больше катит, он здоровый. Видит, что я шкандыбаю: "Садись в коляску" - и покатил сам. Через километра три выкатил на шоссейную дорогу...
- А вы всё это время что-то ели?
Нет, целый день ничего не было. Правда, тётка ему дала какой-то кусок хлеба, сало дала, и мы уже на ходу поели. Вдруг смотрим, по шоссе машины идут немецкие. Мы в посадке встали, стояли-стояли - прошла колонна, штук десять машин. Костя выглядывает: "Пока нет никого. Давай за ними". Выкатили и поехали. Едем-едем, смотрим, сзади свет (они же ездили со светом, не гасили). И мы тоже зажгли свет (*смеётся). Костя говорит: "Главное, смотри назад, чтобы они нас не нагнали. Если только они вблизи будут, надо немедленно сворачивать и прятаться, пока темно". А этот тракторист ему рассказал, что здесь до Дона километров сорок пять. Там станица (у меня крутится в голове название, я забыл) и переправа, откуда можно попасть на другой берег. В общем, мы смотрим, машины сзади увеличили скорость. Он сразу влево и по бурьяну как газанул. Выключили свет, поехали-поехали, уже на колёса намоталась растительность: "Ой, давай вставай скорей!" - вымотали это всё и опять поехали. В какую-то балку глубокую съехали, упали и лежим. Слышим только гул двигателей. Проехали машины, он принюхался, говорит: "Так, всё. Мы, кажется, где-то близко к воде. Скоро будем на Дону".
- Как же вам с ним повезло.
Да я знаю (*улыбается). Прошло ещё некоторое время: "Ты можешь идти?". Я говорю: "Да, понемножку буду шкандыбать". -"Так, я палку тебе сделаю ещё одну" - нашёл мне такую корягу, автомат я за плечо закинул, и карабин не бросаю, думаю: "Может понадобится?". В общем, мы-таки на Дон попали. Целая история была. Пошли вдоль реки, он нашёл меловые выработки - шахты такие, где мел добывают. Говорит: "Будем дневать здесь, а ночью на ту сторону переберёмся". Короче, с грехом пополам перебрались на ту сторону.
- А как перебирались? Вплавь?
Вплавь. Я плавал же хорошо, а он сам моряк. А-а, мы же на переправе ещё двоих человек подобрали. Костя нашёл бакен (*плавучий знак, устанавливаемый на якоре для обозначения навигационных опасностей на пути следования судов или для ограждения фарватеров), и мы с помощью этого бакена переправились. Перебрались, а там заградотряд: "Стой! Кто такие?". Я начинаю рассказывать. -"Басни не рассказывай давай!" - и ведут нас. Я с палкой, а Костя говорит: "Не волнуйся, это свои". Приходим, я смотрю - старший лейтенант, командир стрелковой роты, с которой я со своим орудием был под Харьковом. Говорю: "Товарищ старший лейтенант (как его фамилия, забыл уже), вы меня не помните?". Он поворачивается: "О! А как ты сюда попал?". Я говорю: "Ну как, попал вот. Нас сюда привели и подозревают, что мы шпионы". -"Какие шпионы?". Тут появляется один офицер - молодой парень, хромовые сапоги, одетый шикарно - и с ним ещё двое: "Так, всех забираю". А мой морячок ему: "Так ты что, и меня забирать будешь? А ты знаешь, кто я?". Тот присмотрелся: "О-о-о! А ты здесь как?" - оказывается, они знают друг друга. В общем, они уехали, тех двоих забрали разбираться (никто ведь не знает, кто они такие), а я остался там.
- Костя тоже уехал?
Да, поехал и там доложил, что с ним ещё один парень. Говорит: "Если не верите - проверяйте. Но я его проверил в бою". И рассказал им, как было. -"Ну хорошо" - говорят - "раз такое дело. Но проверять всё равно будем". Приехали, проверили, подъехала санитарная машина, забрала меня, привезла в медсанбат, и там я побыл, наверное, неделю - начал уже ходить.
Потом собирают всех и говорят: "На береговую охрану". Дивизии-то нет, дивизия погибла, вышла горстка людей. По-моему, меньше пятисот человек всего вышло. В том числе штабные работники, а из боевых - единицы. Артиллерийский полк полностью погиб, 855-й полк полностью погиб - только два полка вышли. Но самое главное, что я потом выяснил, что знамёна полковые были в дивизии. И мы вывезли их, и их снова формировали по этим номерам (*улыбается).
- А правда, что расчёты 45-миллиметровых орудий называли "прощай, Родина"?
- Да. -"Где служишь?". -"В расчёте "прощай, Родина"". Там долго не выживали. Пехотинцы очень часто погибали, а артиллеристы сорокапяток - реже. Но тоже часто, потому что стояли на открытой местности.
- А когда пехота шла в атаку, вы тоже должны были идти вместе с ними?
Мы сопровождали их. Но до определённого времени: когда начинался штыковой бой, мы должны были остановиться и уже не стрелять, потому что своих можно побить. А наши отходят - мы обратно орудия откатываем. И вот так туда-сюда катаем.
В общем, попал я в береговую охрану, как её назвали. Собрали всех раненых, кто только мог двигаться, и на дивизию эту, которая не имела оружия, дали охранять сорокакилометровый участок фронта по Дону.
- А автомат у вас забрали тот трофейный?
Забрали, да.
- Жаль.
У меня карабин остался. И нас, значит, расставили через километр или через два, и я должен был ходить эти два километра туда-обратно и наблюдать за правым берегом. Как только начнётся накопление - начинать стрелять вверх. Три выстрела - тревога. За лесом дежурные машины ходят и наблюдают: если где-нибудь сигнал тревоги, то сразу будут передавать дальше.
И вот, мы подежурили там, а на второй день собрали всех, и я попал уже в отряд, который выходил навстречу немцам. Пошли мы на какой-то хутор, немцы оттуда только уехали, а мы пришли туда. Люди, конечно, всполошились: "Немцы же только тут были, и, кажется, будут ещё, потому что вон они там, с той стороны" - показывает женщина. В общем, мы там наделали шороху, на перекрёстке сбили два мотоцикла и начали отходить. Отошли без потерь, никто у нас не пострадал. А когда вернулись, нас всех, артиллеристов, кто не имел орудий, отправили в миномётчики. И, наверное, неделю я был в миномётной части.
- А какого калибра?
82-миллиметра. Я все миномётные орудия знал: и 50-ти, и 82-х, и 120-миллиметрового калибра. Я же с физруком ходил когда, то как пацан интересовался. Так я больше знаний имел, чем они. Ну а потом оттуда меня направили уже как знающего, опытного артиллериста: "Едьте получать вооружение". И мы переправились через Дон на левый берег, получили орудия, вернулись, и уже я оказался на фронте. Ну, там ещё целые перипетии были, пока мы возвращались, потому что самолёты немецкие просто "ползали" по земле.
- А наши самолёты не летали?
Нет, наших самолётов не было. И вот так я провоевал до 28-го октября 42-го года. А потом нашу дивизию снимают со Сталинградского фронта (она держала оборону на Клетском плацдарме - это правый берег Дона: с этого плацдарма началось наступление 21-й армии по окружению сталинградской группировки), переправляют на левый берег и объявляют: "Теперь вы находитесь в составе 1-й гвардейской армии, и вам предстоит совершить марш в сто километров".
- А ноги-то у вас зажили?
Ну, я уже ходил без палки. Прихрамывал, но ходил. И вот, значит, мы стокилометровый марш сделали и пришли на новый плацдарм, Серафимовичский, откуда наносился главный удар Юго-Западного фронта по сталинградской группировке. Юго-Западный фронт двигался отсюда, а со стороны Волги Сталинградский фронт начал наступление. Нас включили в состав группы по нанесению удара в направлении города Калач-на-Дону. Наш корпус занял оборону северо-западнее хуторов Бахмуткин и Ягодный с задачей предотвратить прорыв немецких войск в тыл наступающей ударной группе Юго-Западного фронта. Там были тяжёлые бои, мы за три дня восемьсот человек потеряли. Наша батарея тоже понесла потери. Немцы пытались пробиться через нас, все эти дни без конца атаковали, но мы выдержали. Сколько их там положили - невероятно. И нам было приказано не атаковать, а только отбиваться. Так и делали.
А 23-го ноября кольцо замкнулось. После того, как наши войска Юго-Западного фронта вышли к Калачу, а Сталинградского фронта - к посёлку Советский и практически окружили 6-ю немецкую армию, противник, который был перед нами, поутих, и мы почувствовали, что никто нас не тревожит. А это ведь были не немцы, а 3-я румынская армия, которая была потом полностью разгромлена. Затем началась перегруппировка войск Воронежского и Юго-Западного фронтов (это я уже потом узнал), и наша дивизия из 1-й гвардейской армии попала в 3-ю гвардейскую. А 3-я гвардейская - это бывшая 63-я армия Воронежского фронта. И мы получили задание подготовиться к наступлению. После войны я организовывал встречи ветеранов, и в Ягодном полковник Кирилуша нам рассказал, что в те дни командир дивизии собрал командиров полков и выехал к новому участку обороны. Вот с этого участка и началось наступление. Ну, снег - конечно, наступать было очень трудно. Бои шли очень тяжёлые, и немцы отходили, бросали всё. На перекрёстках дорог нельзя было пробиться: повозки, орудия, машин брошенные. Мы преследовали отступающего противника. Нам попадались одни мёртвые, замороженные во льдах. Они просто садились и замерзали.
- Много их было?
Очень много. Первый раз, когда мы с таким столкнулись - лошади вдруг остановились, не хотят идти. Что такое? Оказывается, там колонна, видно, отступала немецкая, и они привал сделали. Сели отдохнуть, и так все там и позамерзали. Потом танки прошли, перемололи их...
- А вы хорошо одеты были? Не мёрзли?
Нет. Когда мы переправились через Дон, и нас влили в 1-ю гвардейскую армию, то нам выдали полушубки, ватные штаны, валенки настоящие, а обувь нашу забрали.
- А кормили хорошо?
Да, кормили хорошо. Тогда ведь на фронт всё шло. И вот, как только мы подошли колоннами к Бородаевке, вдруг сзади кричат: "Танки! Танки!". Сразу поступила команда: "Из походного развернуться в боевое положение!". Мы лошадей отстегнули, орудия разворачиваем, а танки уже по колонне автоматчиков идут - по своим стрелять нельзя. А у нас между колоннами пехоты шли батареи артиллерийского полка. Они успели открыть шквальный огонь и семь танков подбили. Остальные двинулись в том же направлении. Мы тоже успели выстрел сделать и подбили ещё один танк. Он закрутился на месте, оттуда выскочили танкисты и побежали в степь.
- Скажите, а какой у них был самый распространённый танк?
Ну, в то время это был Т-4 (*Pz. IV). В общем, эти танки ушли, и вдруг наперерез нашей идёт ещё одна колонна. Опять разворачиваемся в боевое положение, пехотинцы тоже занимают оборону, от дороги немножко отодвинулись, и тут бежит один и кричит: "Итальяно! Итальяно!" - и на винтовке какую-то белую тряпку тащит. Оказывается, это отступала колонна 8-й итальянской армии, и её путь пересёкся с нашим. Они как только увидели, что мы разворачиваем орудия, сразу начали сдаваться в плен (*смеётся). Там оставили учебный батальон разоружать их, и наш взвод артиллерийский оставили на всякий случай.
А те танки попали ещё на вторую колонну нашу. Там тоже один танк потеряли и ушли. Откуда они взялись, кто их знает? И шли они рядом, слышно было гул двигателей. Но кто знал, что это танки немецкие? Они боковое охранение сняли, и те даже не успели поднять тревогу.
В общем, после того, как итальянцы начали сдаваться, наш взвод запряг лошадей и принялся догонять колонну. Не доходя до села Большинка, ещё ранним утром мы услышали гул орудийных выстрелов. Стреляют танки, но чьи - непонятно. Пехота из походной колонны развернулась в боевое положение, мы - за ней. Подходим к Большинке, а там танки 26-го танкового корпуса вышли со стороны Дона и отрезали вот эту 8-ю итальянскую армию. Она оказалась в окружении, и там её, конечно, всю пленили.
Оттуда мы сразу продвинулись дальше, и наш полк вышел к Ильинке. Немцы бросили всё и бежали. В этом районе был мостовой переход через речку Калитву. По этому переходу мимо нас помчались танки, а нам приказали остановиться и занять оборону. Куда они помчались? Никто не знает. Оказывается, командир танкового корпуса решил гнать немцев, пока есть силы. И они погнали их до станицы Тацинской. И уже днём было видно, как там рвались снаряды: в степи ведь далеко видно. Эти танкисты заскочили в станицу (она была, видно, у немцев центральным пунктом снабжения 6-й армии), разгромили там аэродром, всё разнесли и попали в окружение. Один танк вернулся обратно, мы остановили его, спрашиваем: "Что такое?". -"Наших окружили" - и проскочил в Ильинку. Там идёт бой (где-то километрах в двенадцати, наверное), слышно, как гремят орудия, а мы стоим в обороне - немцев не видно. И уже в конце дня к этому мосту подошли четыре танка, вслед за ними шесть машин ехали, и все они направились туда - прорываться к окружённым. И прорвались. Эти - отсюда, те - оттуда, и вырвались из окружения. И пришли сюда. Мы все, конечно, радовались, а танки пошли в Ильинку, и там уже что они делали, я не знаю.
Прошла, наверное, неделя целая, и уже в Ильинке нам объявили указ Верховного Совета СССР о переименовании нашей дивизии в 60-ю гвардейскую. Мы слышали, что другим присваивают. Что же такое? На Клетском плацдарме были вместе, им присвоили звания, а нам - нет. Ну, зачитали приказ, и отсюда началось наступление уже в сторону Ростова-на-Дону. Первый бой был у станции Глубокая. Туда пришли эшелоны немецкие с воинскими частями, которых сняли с Западного фронта, с Франции. И танки налетели когда, там такой хаос начался. Наши пехотинцы пошли очищать территорию, а мы развернули орудия и прямо по вагонам стреляем. Немцы всё бросают, разбегаются. В общем, там каша была большая. Много и наших погибло, и немцев.
Оттуда мы вышли к Северскому Донцу. Два полка пошли через реку в направлении Каменска-Шахтинского, а наш полк оставили на левом берегу, потому что на левом берегу Северского Донца в Скородумовке и Старой Станице немцы были. Они сразу начали нас атаковать, но нам удалось выбить их из Скородумовки и выйти к Старой Станице. Выбили их и оттуда. Они пошли в контратаку. Идут, но снег же - конечно, какая контратака? А там же люди, хозяева встречали нас, приглашали: "Зайди, горячего борщика покушаешь" - то, другое. Все поразбегались, стоят орудия и четыре-пять человек всего. А немцы уже почти подошли к селу. Один наш радист говорит: "Здесь где-то штаб танковой бригады обосновался". Побежал туда, а там только командирский танк: орудийной башни нет, один пулемёт и больше ничего. Этот танк вернулся, подъехал как раз туда, где наша батарея стояла, и с пулемёта как резанул - немцы стали отходить. Отходят, а несколько человек валяются на снегу. Потом пехотинцы притащили одного: здоровый такой, в ноги ранило его. Притащили и перед танком положили. Майор-танкист выходит и что-то по-немецки ему говорит. А тот поднимается и прыгает на него. Майор выхватывает пистолет, чуть не застрелил этого немца. Но не дали. Кто-то закричал: "Стой! Не стреляй! Он нужен нам!". И дальше я не знаю, куда его забрали...
В общем, оттуда нашу часть перекидывают в Каменск-Шахтинский, потому что там беда. А какая беда, мы потом узнали. Наши вошли, заняли несколько кварталов, а там, ну знаете, как люди: то пригласят покушать, то рюмку нальют. И вдруг их как прижали танки немецкие. Много там погибло наших... Мы срочно туда переправились, немцев немного оттеснили...
Да, я забыл сказать: в Старой Станице мы когда построились в колонну, я зашёл хозяйку поблагодарить, потому что там отдыхали наши бойцы. Вижу, сидит солдат с одной ногой и двумя костылями. Спрашиваю: "Ты откуда?". Он говорит: -"Я сам каменчанин". -"А чего же ты здесь?". -"А я с вашими прибыл сюда, и как только наш город возьмут, я домой пойду". Я говорю: "Ну, слава богу, что ты уже добрался сюда". И только мы вышли с этой хозяйкой (она провожать меня пошла), вдруг снаряд - фух, и в этот дом. Хозяйка упала, я обернулся - дом развалился, горит. Сразу кинулся туда, думаю: "Солдат!". Э (*стон досады), уже погиб... Надо было ему... (*еле сдерживает слёзы). Когда вспоминаю такие вещи, жалко становится, конечно...
И вот, мы в Каменск-Шахтинский пришли, оттеснили немцев, и там бои продолжались дня три, наверное. Потом нас снимают, и мы перемещаемся уже на территорию Украины, под Ворошиловград (*Луганск). Недалеко оттуда, в восьми километрах от Ворошиловграда село Батраки, хутор такой. Там тяжёлые бои были. Наши войска пытались войти в город, но не удалось.
А потом нас оттуда сняли - уже начал таять снег, грязь, месиво какое-то - и мы начали двигаться. Сказали, что нам предстоит пройти сто километров. Куда - мы не знали. В общем, через три дня мы оказались у сёл Каменка, Красный Оскол, Капитоловка, а на другом берегу Северского Донца - город Изюм. К Изюму подошли, на гору поднялись, а там гремит всё, шумит, танки немецкие пытаются закрыть горловину. Ну, мы двое суток держались, Изюм им не дали взять, но они потом где-то ниже замкнули всё-таки кольцо, и те войска, которые пошли в сторону Барвенково и дошли аж до Запорожья, все там и остались: погибли или были пленены. И когда мы организовали встречу в Изюме уже после войны, на том месте горы, где моё орудие стояло, там сделали памятник: такие три колонны или четыре, и как бы взрыв такой. Ну, подобные памятники есть и в других городах.
- Вас как-то пополняли, раз постоянно были потери?
Да, на ходу пополняли. Приходит маршевая рота, туда идёт командир, спрашивает: "Артиллеристы есть?" - их брали и пополняли таким образом.
- Вы по-прежнему были наводчиком?
Нет, командиром орудия был, потом заместителем командира взвода.
- На вас там в основном пехота наступала или танки?
Какая пехота? Танки наступали в очень большом количестве. Десять, двенадцать, пятнадцать, сорок танков!
- А на какое расстояние вы обычно подпускали их, чтобы поразить?
Триста метров - это убойная сила. Могли стрелять и на восемьсот, но снаряд не пробивал. Когда мы были в обороне на Серафимовичском плацдарме, там впервые нам доставили подкалиберные снаряды. Это снаряд с металлическим стержнем, который прожигал броню и взрывался внутри танка. А бронебойные снаряды уже их не брали, немцы увеличили толщину брони. У них танки Т-4 и Т-6 (*"Тигр") имели броню до 68-ми миллиметров. Но 80-миллиметровые зенитные орудия прошивали насквозь их.
- Куда в основном целились?
Если близкое расстояние - в борт, если он подставил его. А если нет, тогда только в ходовую часть: попадёшь в левую гусеницу - его вправо развернёт, и он подставит борт.
В общем, немцы замкнули кольцо, потом подбросили сюда войска и начали нас жать. Оттеснили до хутора Каменка, припёрли к Северскому Донцу и чуть в нём не потопили. Но нам удалось переправиться, и мы оказались на левом берегу в районе Капитоловки. А Изюм всё-таки не сдали, там остались наши части. Потом к нам подошли артиллерийские части, сзади нас встало несколько батарей и, видно, всё-таки помогли пехотинцам удержаться у Каменки. Бои там были очень тяжёлые, длительные, потери большие, и нашу дивизию через неделю примерно вывели оттуда на формирование. Отвели от фронта километров на двадцать, разместили по хуторам, и маршевые роты приходили, пополняли нас.
- А орудия все остались целыми?
Да, целые были. Наверное, недели три нас формировали, и потом мы оказались в 8-й гвардейской армии. Эта армия после разгрома окружённой группировки под Сталинградом вышла к Изюму, и здесь уже, видно, готовили наступление Юго-Западного фронта. С этой армией мы снова переправились на правый берег Северского Донца и вели тяжёлые бои. Особенно запомнилось село одно небольшое, Голая Долина называлось. Перед ним было такое ровное поле, наши орудия в лесу стояли, а пехотинцы дальше окопались. И к селу нельзя было никак им пробиться, потому что оттуда всё время пулемёты били. Мы лупим из орудий по этим огневым точкам, а они оживают всё равно. И видно же, что снаряд взорвался, аж искры полетели. Что же там такое? Оказалось, там были огневые точки под бронированными колпаками. Понимаете? Эта Голая Долина в дальнейшем называлась "Долиной смерти". Там столько погибло людей: в атаки ходили и никак не могли взять...
В общем, Голую Долину мы всё-таки взяли. Очень сильная артиллерийская подготовка была проведена, сзади нас всё гремело. Полевые орудия 76-ти, 102-х, 120-миллиметровые, они же обыкновенно на передовой на прямой наводке не бывают. 102-миллиметровые пушки иногда бывают, а гаубицы - никогда. Они на расстоянии стреляют, ведут навесной огонь. И вот они оттуда очень крепко ударили и поразбивали все их сооружения оборонительные. И уже как-то сбоку зашли, взяли эту Голую Долину. Оказывается, там немцы-штрафники были прикованы к пулемётам, чтобы не отходили.
После этого вышли к селу Крестище. У Крестища тоже тяжёлый бой был, там пехотинцы особенно много потеряли, а мы не потеряли ни одного человека. А затем нас перевели в 12-ю армию.
Дальше на подходе к Павлограду в районе села Софиевка был очень тяжёлый бой, там погибло много людей, в том числе командир одного полка. Но всё-таки мы вышли к Павлоградским хуторам, и уже темнело, когда мы оказались у самого Павлограда. Взвод наш, двигаясь вдоль железной дороги, вышел к вокзалу, и там мы подбили ещё один танк. На утро Павлоград был весь освобождён, а мы вышли к речке Волчьей и заняли там оборону.
Через день нас снимают и отправляют маршем в сторону Запорожья. Как идти, когда там немцы? Говорят: "Нет, немцы уже уходят к Днепру, а вся наша 12-я армия идёт к Запорожью". А немцы там оставили свой плацдарм. Они не хотели сдавать город, потому что отдать Запорожье - это значит отрезать Крым. А в Крыму немецкая армия. Ну, мы вышли к Запорожью, заняли оборону у села Михайловка, и перед нами громадный противотанковый ров - немцы вырыли (население сгоняли, конечно). Бои там длились несколько дней, много было артиллерии, и мы наконец прорвались к городу. Наша дивизия наступала на Вознесенку (пригород Запорожья) и на завод Днепроспецсталь. Вот мы подошли к этому заводу, там висят одни балки, всё покорёжено, разрушено. Мы немцев оттуда выгнали, они ушли на остров Хортица и на правый берег Днепра, а нас в тот же день нас переправили на Хортицу. Переправили один орудийный взвод (наш первый взвод 45-миллиметровых орудий), переправили миномётный взвод тоже, и стрелковые части переправились.
- А на чём переправлялись?
Лодки деревянные понаходили там, не знаю, где их брали...
- Интересно просто, как орудия переправляли.
А вот эти три лодки скрепляли, по бокам бочки пустые закрытые, закатываем орудие, привязываем его, и пошли вперёд. Надо только держать равновесие: не бегать, не ходить. Если снаряд попадёт - потонем, потому что орудие может нарушить равновесие. Переправились, и там бои были очень тяжёлые. В пехоту всё время пополнение идёт и тут же гибнет. Идёт и тут же гибнет. Масса народа.
И вдруг ранним утром сзади и справа от нас стрельба у берега реки. Что такое? Связного послали туда. Оказывается, немцы на лодках приплыли туда (там 180-й полк стоял), и командир полка собрал всех, кто был, и повёл в бой, в рукопашную схватку. И там они их, конечно, всех положили. Ну и наши тоже погибли многие.
- А сам командир полка?
Нет. И, кстати говоря, он вообще счастливчиком был. Это так же, как и мне говорили, что я счастливчик. Вот тут в книге есть его фотография: Чайка Фёдор Васильевич.
Так вот, мы продержались на острове Хортица три или четыре дня. Потом нас снимают оттуда, и когда мы переправлялись обратно, тогда уже были плашкоуты. Это понтон такой несамоходный. На него погрузили мы орудия, погрузили солдат много и стали переправляться. Ну и как на грех орудие немецкое как бабахнуло, этот плашкоут переворачивается, орудие свисает и тянет его на дно. Все полетели вниз, и я тоже. За орудие держусь и чувствую, кто-то меня за сапог тянет. Шинель мокрая, я пытаюсь её скинуть - не могу снять, тянет меня вниз. Потом всё-таки удалось как-то снять её, держась одной рукой за крепление, и она упала. А потом и сапог упал. Я наконец добрался до берега: оказывается, это кто-то тонул и снял с меня сапог.
- Многие тогда утонули?
Да, кто не умел плавать - потонули. Там и плыть было метров двадцать, но вода же холодная, а у берегов лёд - ещё ведь ранняя весна была.
- А вы хорошо плавали?
Ну, в Одессе в детдоме мы всё время на море ходили. Плавал я хорошо. Благодаря этому нам и удалось тогда через Дон переправиться. В общем, нас подобрали пехотинцы, меня сразу начали отогревать, дали мне водки или спирта (я чуть не задохнулся), положили на носилки и понесли в Вознесенку в медсанбат. Там я пробыл почти три недели с воспалением лёгких, а в это время наш 185-й полк первым форсировал Днепр ниже Запорожья у села Балабино и создал Капустянский плацдарм. И многие в нашем полку получили звание Героя Советского Союза. Вот командир полка лично - Герой, командир миномётного расчёта Дима Адоньев "героя" получил тоже. И в общем там четырнадцать человек получили "героя". А я был в медсанбате в это время...
- А вот фамилии ребят из вашего расчёта вы не помните?
Серёжа Пурвин - раз. Он сам из Самарканда. Позабывал я очень многих. Этого я запомнил, потому что он со мной после войны всё время поддерживал связь. Уже после войны я начал поиски и нашёл вот этого Серёжу Пурвина, Хусаинова Гайбулу нашёл - татарина, нашёл Костю Гуртова, он был наводчиком в нашем расчёте. Он потом ко мне приезжал: его жену звали Нина и мою тоже Нина...
В медсанбат приезжал командир нашего полка Вильховский. Он в штабе дивизии был и пришёл раненых проведать. Я смотрю, очень знакомое лицо (я же командира полка не встречаю постоянно, это другие командиры его часто видят). А он вдруг поворачивается, так присматривается и спрашивает: "Это не ты ли Воронка обкатывал?" (это когда у меня тот случай с ногами произошёл перед войной). Я говорю: "А вы - тот капитан?". -"Я не капитан, я подполковник". (*Смеётся). Он был капитаном тогда, а теперь уже подполковник. -"Так, что с тобой?". -"У меня воспаление лёгких...". -"Выздоравливай и ко мне давай быстро" - повернулся и ушёл.
В общем, я вышел из Вознесенки, пришёл в Балабино и хотел переправиться, а тут самолёты немецкие налетели, всю переправу искромсали, мост этот деревянный сгорел, всё в крошево превратилось, никто никуда не переправляет: "Сидите в Балабино". Я там побыл в каком-то хозвзводе, капусту мы там разгружали ещё с одним солдатом по фамилии Великий, и на второй день вечером, когда уже стемнело, мы решили идти. Идём с ним вдвоём, миновали переправу, и дорога ведёт вдоль острова Хортица на Капустин, а из Капустина надо было идти в село Катещино (это уже Днепропетровская область), там находилась наша батарея. Этот парень, что со мной шёл, остановился. И вдруг падает. Я повернулся - фьють снова. Я сразу сообразил: "Ага, стреляют с острова Хортица". И стреляли по мне несколько раз. Я подполз - попало точно ему в голову. Расстегнул ворот, а там звезда. -"Вот это да" - думаю - "кто же это такой?". Я же не знал, кто он. А он - Герой Советского Союза. Ему звание присвоили, звезду вручили, и он направлялся в свою часть. И вот, не дошёл. Константин Великий. После войны, когда мы организовали встречу, я ездил, разбирался, показал, где нас пострелял немецкий снайпер. И там поставили звезду, памятник такой на месте гибели этого парня. (*Судя по всему, речь идёт об: Великий Константин Трофимович).
- А вам опять повезло...
Да, хотя он стрелял по мне. Мне вообще всё время везло. Уже после войны все мне задавали вопрос: "За вас кто-нибудь молился или у вас оберег какой-то был?". Я говорю: "Никто не молился. Кто молиться мог, если я сирота? У меня никого не было...".
- Кстати, вы верили в какое-нибудь приметы?
Я не верил ни во что, потому что там, на фронте, сегодня жив, завтра - нет. И не знаешь, когда в тебя попадёт. Бывает, что снаряд рядом упал, и ты жив остался. Вот под Ягодным, когда наступали, командир взвода стоял, и мина (она же навесная) попала ему прямо в спину. Его всего разорвало, а мы рядом были, в десяти метрах, и из нас никто не пострадал. Может, потому что вся сила взрыва на него пошла...
- Я читал, что солдатам выдавали смертные медальоны, но никто их не заполнял, потому что это считалось плохой приметой. Это правда?
Выдавали, но я свой где-то посеял. Часто, конечно, вот так найдут убитого, и даже неизвестно, кто он, потому что медальона нет - говорили, что плохая примета.
В общем, я добрался до батареи в Катещино, и уже с этой батареей мы участвовали в дальнейших боевых действиях во время Криворожской и Снигирёвской наступательных операций. Немцев там разжали: одна группа отступила к Кривому Рогу, вторая отступила к Никополю и Марганцу, а мы между ними оказались, и нас бросили сразу наступать на запад. Вот мы прошли хутор Широкий (или какой там), я метров на пять шёл впереди, и снаряд упал прямо между лошадьми. Лошадей этих побило и ездового убило, а орудие целое и я целый остался. Мне командир батареи говорит: "Так, давай оставайся, орудие бросать мы не будем. Ищи транспорт и вези орудие за нами вслед". Я пошёл в одну хату, в другую, там одна тётка говорит: "Тут у одного дядьки есть быки". Повела меня к нему (он горбатенький такой) я говорю: "Так, старина, давай твоих волов, надо орудие тянуть". -"Так разве же они годятся?". Говорю: "Помалу пойдут. Нам нужно орудие доставить туда, там мы найдём транспорт. А не найдём, то как-то выйдем из положения". В общем, волов этих запряг и пошёл. И догнал своих.
- А волов потом куда дели?
Вернули ему. Он невоеннообязанный был, у него горб рос. А мы форсировали Ингулец, потом вышли к Ингулу севернее Баштанки и тоже его форсировали. Немцы отходили, убегали, мы не встречали их. Затем подошли к дороге Николаев - Кировоград и там встретились с отрядом прикрытия немецким.
- Это уже какой месяц был?
Март 44-го. Они постреляли-постреляли и начали отходить в сторону Вознесенска. Мы идём - болото страшное. Вышли к селу Малиновка, а там, говорят, уже Южный Буг. Потом вышли к селу Арнаутовка (*ныне Дорошовка) - это пригород Вознесенска, а выше - сам город Вознесенск. Немцы на правом берегу Южного Буга, на горе, стреляют оттуда, шмалят орудиями, к берегу подойти невозможно. В общем, наши вдоль дороги окопались, а мы за дорогой в посадке поставили орудия и заняли оборону. А через день пришло пополнение: неодетые, в гражданской одежде...
- Это, наверное, те, которые в оккупации были?
Да, их мобилизовали и привезли сюда. А утром - наступать. Спрашивают: "А где же оружие?". -"А оружие там пусть добудут, когда кого-то убьют". Ну, и через речку переправили их, пошли они, и там перед Дмитровкой столько погибло их... Мы наши орудия не переправляли, потому что грязь такая, что лошадьми воспользоваться нельзя, а на себе мы не потащим орудия. В общем, Дмитровку заняли аж на третий день. Два дня там бои шли. Рядом было село Прибужаны, его уже занял какой-то наш батальон. Мы туда прибыли, а там уже сапёры навели мост, и мы по этому мосту переправились. И от Дмитровки началась Одесская наступательная операция.
- Так вы что, ещё и Одессу освобождали?
Мы Одессу не освобождали, наша дивизия попала в ударную группировку 46-й армии, которая окружала и отрезала отход немцам по железной дороге в сторону Тирасполя и Кишинёва. Они могли отойти только в сторону Бугаза. А наша батарея была в оперативном подчинении начальника артиллерии плиевского кавкорпуса. Мы их сопровождали, потому что у них орудия тоже были на конной тяге, и очень трудно приходилось им. И 4-го апреля наша дивизия была в пяти километрах от Раздельной. Утром, только подморозило, мимо нас на "студебеккерах" проехал наш артиллерийский полк, два дивизиона, и пошёл прямо на Раздельную в распоряжение командующего артиллерией 46-й армии (это я потом узнал). И они там гасили по Раздельной. А мы с кавалерийским корпусом начали наступать в сторону Одессы.
7-го числа мы были у села Милиардовка, а потом вышли к сёлам Васильевка и Каменка. Пересекли автомобильную дорогу Одесса - Кишинёв, немцы стали отходить на Тирасполь, и завязался бой. Ну, конечно, тут им дали по зубам, и они начали отходить в сторону Одессы. А мы по шоссе прошли и дошли до немецкой колонии Карлсталь (сейчас она называется Широкая Балка - это по дороге Одесса - Беляевка, как ехать на Тирасполь). Пошли дальше вдоль балки и вышли к ещё одной немецкой колонии - Фрейденталь (теперь это село Мирное). Тут нас отпустили и сказали: "Возвращайтесь, без вас обойдёмся". А потом оказалось, что мы, конечно, могли помочь. Они прошли десяток километров, и там их немцы как зажали. Плиев в составе одной кавалерийской дивизии ушёл прямо на Одессу по этой дороге, а две дивизии кавалерийские пошли на Маяки - Овидиополь, и там их зажали так, что от них только пшик остался. Мы потом только узнали об этом. И у них уже другого выхода не было: они шли прямо напролом, и, конечно, там много погибло людей.
А мы вернулись и у Широкой Балки присоединились к своей батарее. И пошли не на Беляевку, а через гору, мимо какого-то маленького хутора и вышли на Яськи. Там, оказывается, был огромный мост, и в Беляевке, в Яськах войск немецких - не перечесть. Мы вышли на бугорок, а уже начало рассветать, и видим, что в селе каша какая-то. Перед селом пойма заболоченная, и они там побросали орудия, танки, потому что давят на них, а со стороны Беляевки ещё идут. Мы как открыли огонь из орудий, они всё бросили и побежали к реке Турунчук. Турунчук - это рукав реки Днестр. Где-то у Тирасполя или ниже Днестр разделяется на две ветви: собственно сам Днестр, который омывает берег, где расположены молдавские сёла, и его рукав, Турунчук, который идёт сюда, к украинской стороне. Вот мы вышли к этому Турунчуку, на переправе взяли много пленных, лошадей, транспорта, машин - в общем, трофеи богатые были. Там детишки бегали и подрывались на немецких игрушках: берут гранату противопехотную (она как игрушка), а она взрывается, и они погибают.
- Это немцы их специально маскировали под игрушки, что ли?
Нет, они оставляли, чтобы когда будет идти русский солдат, он посмотрел - красивая игрушка, взял и взорвался. И эти дети подрывались.
Взяли Яськи и в тот же день переправились на остров Турунчук, который омывается с одной стороны Днестром, а с другой стороны - рекой Турунчук. Оттуда - на левый берег Днестра, и вышли к молдавскому селу Олонешты. Пехота туда пошла, а мы орудия оставили на береговой гряде. В селе стрелковый бой идёт, ничего не поймёшь. Связи никакой нет, никто ничего не знает. После войны уже, когда мы там организовали встречу, выяснилось, что один батальон наш попал тогда в засаду, и часть его погибла. В общем, в селе бой идёт, а вода начала подниматься. Куда деться, никто не знает - вся пойма затоплена. К обеду появился связной - вода уже везде, и на береговой гряде тоже - и со стороны Ясек привёл людей, которые знают, как по воде пройти, где дорога. И они сопровождали нас до Ясек по пояс в воде. А тут подошла пехота и сменила ту часть, которая была в Олонештах. А мы вернулись в Яськи.
- Как же вы орудия тащили?
Вот так, лошади тащили по воде. А что делать? Пригнали ещё из Ясек пару лошадей и тянули. Проводник идёт впереди и показывает, а вслед за орудием идут все остальные, потому что там не знаешь, где дорога. В Яськах день или два побыли, потом нас всех опять собирают и на Троицкое, Граденицы и Незавертайловку - село, которое расположено на Турунчуке, но уже с молдавской стороны, за Кучурганским лиманом. В Незавертайловку пришли, а там, оказывается, наши части создали плацдарм у села Пуркары. Мы тоже туда подошли, уже на тот берег не переправлялись, пару дней повоевали там, а оттуда нас сняли и погнали по Днестру аж на север. Вышли мы к Ташлыку, и там весь наш 32-й корпус сняли с фронта и отправили на переформирование.
После формирования, которое проходило на территории современного Великомихайловского района Одесской области, нас направили на Шерпенский плацдарм для участия в Ясско-Кишинёвской операции. Основным заданием нашей дивизии, как я это теперь уже знаю, было удерживать немцев на занимаемых ими позициях и не давать им возможность перебрасывать войска в другие районы боевых действий. Отвлечь их внимание от направления основного удара, который наносился войсками 2-го Украинского фронта в районе Ясс. Там были очень тяжёлые бои. Туда приходили офицерские штурмовые роты (http://www.pobeda1945.su/division/12688), и они погибали там.
- А со штрафниками нашими вам не приходилось сталкиваться?
Почему? Приходилось. Вот во время Ясско-Кишинёвской операции сюда на фронт прибыла одна штрафная рота в составе, по-моему, ста двадцати или ста шестидесяти человек. И мне поручили поддерживать их взводом своим. Я же всё время то командиром взвода был, то помкомвзвода. Командир взвода вышел из строя, и меня назначают вместо него. И этих штрафников бросили в наступление на Шерпены с целью выявления оборонительных сооружений противника и обнаружения огневых точек. Вот с ними я контактировал, связь имел. Ну, они, конечно, очень многие погибли...
- А вооружены они нормально были? Не так, как в фильмах показывают, что одна винтовка на десять человек?
Не-е, нормально. Это вот те, кого мобилизовывали в Украине здесь, те приходили, и оружия не было у них, они должны были его добыть себе. Я же говорю, что под Дмитровкой, там эти "чернорубашечники" почти все погибли. Открытое место, конечно...
После разведки боем (это уже было где-то 24-го августа, что ли) наши войска начали наступление. Мы преследовали противника до самого Кишинёва, а в Кишинёве разгорелись бои. Там они улицу за улицей оставляли, придерживали, потому что ещё отходили войска в сторону Котовского (*ныне Хынчешты). Кишинёв взяли мы рано утром. На улицах бои идут, а кругом темно: стреляют - делаем выстрел туда. А что там, кого мы убили? Ничего же не видно. В общем, они бросали всё и отходили. Мы подошли к селу Бардар, там тоже был бой, а затем вышли на реку Прут в районе села Леушены и замкнули кольцо окружения со стороны 3-го Украинского фронта. Немцы, конечно, шли на штурм: понапивались вина и идут пьяные прямо на орудия. Некоторые проскакивали, а некоторые гибли. Там их столько набили...
В общем, Ясско-Кишинёвская операция закончилась, и мы маршем от Леушен направляемся опять в Кишинёв. В Кишинёве парад войск 5-й ударной армии, оттуда вся армия выходит на магистраль Одесса-Москва, грузится в поезда и отправляется на 1-й Белорусский фронт. Прибыли мы в Ровенскую область, я уже позабывал, конечно, населённые пункты, но в основном в лесах мы находились. Стояли там, получали пополнение, довооружались, и там наш противотанковый дивизион (в дивизии был противотанковый дивизион 85-миллиметровых орудий) перевели на тягу, и он стал уже самоходным артиллерийским дивизионом. Они отдали нам лошадей, орудия тоже кому-то отдали, а сами получили самоходные артиллерийские установки. И там нас готовили, наверное, месяца полтора-два. Мы всё время двигались в сторону Варшавы: пройдём километров сто - опять в лесу остановимся, опять учёба. И уже перед самой Вислой, где-то километров сто оставалось, армейская разведка донесла: "В Варшаве восстание". Мы думали, что нас сразу туда бросят. Нет, не бросили. Отправили нас на плацдарм на Висле, и мы начали готовиться к Висло-Одерской операции. Войск там, конечно, было очень много. Фронт сузился, войска освободились и теперь стояли плотно. Наша дивизия, например, имела участок обороны только три километра. Когда, допустим, на Днепре этот участок составлял восемнадцать километров. А тут - всего три. Полки находились друг за другом: один полк на первой линии, другой - на второй, а третий - в резерве командира дивизии.
И всё, началось наступление. Артиллерийская подготовка была мощнейшая. Я помню, только под Сталинградом была такая. Мы форсировали речку Пилицу, вышли дальше, и там начались бои уже на путях отступления немцев. А Варшаву мы обошли южнее и западнее километров на тридцать. Но все получили медали "За освобождение Варшавы". Потому что мы создали условия, немцы оттуда удрали. А в Одессе мы создали условия, а нам дулю показали. Даже не признают, что мы участники освобождения...
Оттуда мы пошли в наступление на Одер. По пути с боями брали населённые пункты (тут у меня есть все названия, благодарности Сталина есть за участие и так дальше). По дороге, конечно, видели страшные вещи. Однажды мы выбили немцев (я забыл название населённого пункта немецкого), они начали отходить, мы в колонну построились и начали движение. Вдруг: "Стой!" - колонна остановилась. -"По одному человеку из батареи!". Я пошёл, и там с полка артиллерийского человек двадцать собралось. Привели к сараю большому, открывают ворота - лежат девушки: голые все, рядышком, человек двенадцать или пятнадцать, и все в голову расстреляны. Их насиловали там, издевались над ними и расстреляли, оставили так. И нас, значит, привели посмотреть на преступления немцев. Ещё в одном населённом пункте тоже посмотрели, как там пленных красноармейцев расстреляли. Ну, наши наступали, передовые отряды пошли, попали в плен - вот они их и расстреляли...
В общем, вышли к Одеру, и - с ходу форсировать. Наш полк форсировал Одер у селения Геншмар. Немцы как увидели - у-у-у, что там творилось. Это ужас. -"Караул!" - кричали. Там рядом железная дорога шла - они туда бежали все, ехать на Берлин куда-то (*смеётся). Бросили село, всё бросили. Мы заняли Геншмар и всё, дальше никак. Там такие бои тяжелейшие были, с каждым днём, с каждым шагом мы отвоёвывали всё больший и больший плацдарм. 5-я ударная армия отвоевала плацдарм с одной стороны Кюстринской крепости, а 8-я гвардейская - с другой стороны, и уже перед началом Берлинской операции шли бои, чтобы эти плацдармы соединить. Соединили.
А потом началось наступление. Самые тяжёлые бои были у Зееловских высот. Я не знаю, какой толк дали эти фонари, прожекторы, которые зажгли - ну, немцам только было видно наших солдат, как они бежали. Может, их и слепило, немцев, я не знаю, не могу сказать, но наших там много погибло. И в нашей дивизии - тоже.
- А в вашей батарее?
Мы же не бежали за ними. Они должны были пройти, а потом второй эшелон должен был зачистку сделать. А со вторым эшелоном уже шли батареи. Ну, там очень долго мы то отходили, то наступали. Потом наконец взяли Зееловские высоты и понемногу-понемногу стали приближаться к Берлину. У каждого населённого пункта шли бои. Точной даты я не помню, но уже в конце апреля месяца мы были на окраинах немецкой столицы. 30-го числа бой шёл за Силезский железнодорожный комплекс. Там сражались за каждый вагон, за каждую будку, за каждую колею. Мы на руках катили орудия: пехотинцы пройдут - мы прокатим и ищем сразу, где защита, потому что погибают люди. Силезский вокзал когда взяли, начали двигаться уже по Берлину. Уже не помню улицы, но хорошо помню, как вышли к Шпрее по направлению к Бранденбургским воротам. Наша дивизия брала все правительственные здания.
- И Рейхсканцелярию тоже?
Нет, её брала вторая дивизия - 248-я. Савченко - знаете такого?
- Да, я брал у него интервью.
Вот он участвовал в штурме этой канцелярии. И когда до Бранденбургских ворот мы дошли, нашу дивизию снимают - уже совсем мало оставалось людей. Сняли, и мы ушли в пригород - Бисдорф. Это рабочий посёлок, где были коттеджи. Немцы рабочих хорошо устраивали: у каждого был свой дом, садик - небольшое, но своё. Я там стоял у одного старого немца, он во время Империалистической войны был в русском плену и по-русски немножко разговаривал. И вот там мы постояли немного, а потом начались комиссии. Всех, кто был со средним образованием, но не имел офицерского звания, собрали в штабе дивизии. Называют по фамилиям: "Так, на комиссию. На комиссию. На комиссию..." - это на учёбу в военные училища или военную академию.
- А вы тогда были старшиной?
Да. Председатель комиссии как глянул: "Как вы воевали??". Я говорю: "А что такое?". -"Так вы же калека!" (*смеётся). В общем, сразу демобилизовали и отправили домой. Меня провожала вся батарея (*еле сдерживает слёзы). Забыл название вокзала, но не Силезский. Там стояли пассажирские вагоны...
- На Рейхстаге хоть успели расписаться?
Нет, Рейхстаг был от Бранденбургских ворот в ста пятидесяти метрах. А нас сняли и повели обратно. Ездил кто-то там расписываться уже из Бисдорфа, но я не расписался.
- А когда вас сняли, как на это отреагировали солдаты?
Рады были, конечно, что их отвели, потому что гибли же без конца. Уже очень мало осталось людей. Там за каждый этаж бой шёл. Мы же орудия не катаем, а они нам показывают: "Вот тут во второе окно бей" - мы во второе окно целимся. И меня на вокзал приехала провожать вся батарея. И бежит один, тащит канистру. -"Что такое?". -"Тихо" - и в вагон сразу. Оказалось, спирт (*улыбается). Мы пока доехали до Бреста, канистру эту кончили.
- А до этого на фронте вы употребляли спиртное?
Я не злоупотреблял. Мог выпить сто грамм спирта и всё. А тут же ехали такие, что пили "не дай бог", и до конца. Особенно шахтёры, которые c Донбасса. Оказывается, у нас они ещё сохранились: с Донбасса аж до Берлина дошли, и тоже демобилизованы были. Демобилизации подлежали в первую очередь учителя, шахтёры, металлурги. Кто ещё? Работники железнодорожного транспорта. Их уже давно позабрали, но ещё оставались некоторые. Железнодорожников у нас вдруг забрали ещё когда мы были на Дону. Что такое? Оказывается, создаются Железнодорожные войска: нужно строить железные дороги, а все работники в действующей армии. И вот, создали эти войска, и они строили дороги. Молодцы, правильно додумались.
- Как вы сейчас относитесь к немцам? Осталась какая-то ненависть?
Ну что вам сказать? Я к немцам не имею никакой вражды. Это такие же люди, как и мы, только они одурены были. Вот я могу привести пример, когда мне пришлось с одним немцем держать разговор уже в Германии. Это тот старик, про которого я рассказывал, что он по-русски разговаривал. Он говорит: "Вы понимаете, у нас же вся молодёжь с четырнадцати лет уже была в Гитлерюгенде (так же, как у нас пионеры). Они все одурманены были. Поэтому я с болью в сердце принимаю обиду русских, потерпевших такие издевательства от немцев". Но я когда на фронте был, то, конечно, имел страшное желание их убить. И убивал. Когда под Харьковом были, меня однополчанин пригласил в стрелковый окоп, говорит: "Там один немец издевается. На расстоянии километра, наверное, встаёт на бруствер, снимает штаны и показывает задницу. Мы стреляем и не попадаем. Идём, Гриша, попробуешь". Я пришёл: "А где?". -"Что-то его сейчас пока нет". В общем, где-то в обед этот немец выходит и начинает. Я говорю: "Карабином не достану, давай винтовку". Он дал мне "трёхлинейку" свою, я прицелился раз, другой - не стрелял, только попробовал - и, наконец, выбрал момент и выстрелил. Тот садится, и упал. Попал я ему в задницу...
Конечно, когда они попадали в плен, мы их уже как только не называли. Там некоторые сразу: "Моего брата убили!" - хватаются за ружьё, за пистолет и стреляют. Я не стрелял их. С первым пленным, который попал под Харьковом, я беседовал. Говорит: "У нас дураки воюют. Когда наши пошли в контратаку, я тоже с ними побежал, потом упал, а ваши подошли, меня подобрали. Я не хочу воевать с русскими" - и сдался. Я его водил в штаб полка, и он мне по дороге это рассказал. Он по-русски немножко разговаривал. А был случай, когда выхожу на улицу - немец раненый стоит: "Гитлер капут!" - и падает. Мы его затащили в хату, там тепло, а рядом медсанбат как раз был. Я послал солдата, тот привёл доктора, этому немцу сделали перевязку. И сразу пришли из контрразведки: кто его знает, может, он специально...
Я их ненавидел только из-за того, что они вот так относились к русским. Я сам не ездил, но наших ребят (двенадцать или сколько-то человек из дивизии) возили специально в Краснодон - это где были партизаны вот эти, краснодонцы (*судя по всему, речь идёт о "Молодой гвардии"). И они рассказывали, как их вытягивали из этих шахт, обезображенных. Это ужас, говорили, страшно было смотреть.
- А по поводу НКВД и заградотрядов что можете сказать? Сейчас про них много всего рассказывают, мол, они всю войну только и занимались тем, что стреляли своим в спину.
Я не знаю. Вот когда мы переправились через Дон, сразу начались проверки - и правильно. И никто никого не стрелял. Я был свидетелем того, как расстреляли труса – это я видел. Нашего, на Дону. Когда собрали небольшую группу и послали к станице (забыл название). Мы туда подошли, а там уже танки немецкие разворачиваются. И он даёт команду отходить: "Мы здесь ничего не сделаем".
- Офицер какой-то?
Да, старший лейтенант Тыртышный. Бывший командир стрелковой роты. Мы начали отходить все. Пехотинцы пошли, мы вслед за ними чапаем, орудия тянем. Лошади некормлены уже сутки, где-то на ходу рвём им, подкармливаем. Приходим к переправе на хутор Затонский, заходим туда - выстроены все, и этот Тыртышный стоит: ни погон, ни петлиц, ни пояса нет, ни кобуры - ничего. И зачитывается приговор: "За самовольное оставление огневых рубежей (я уже не помню дословно) военный трибунал приговаривает к расстрелу" - и тут его расстреляли.
- И как вы считаете, оправданно это было или нет?
Наверное, оправданно. Почему? Потому что вот то, что мы отходили от Днепропетровска, и часто оставалось три-пять человек в батарее - это всё приписники бросали и уходили домой. Украинцы, местные. Мы когда шли обратно, встречали их. Одного такого я спас. Забыл, как его фамилия. Я его увидел в селе Марьяновка (оно спалено всё было), и пытаюсь вспомнить: "Кто он такой?". А он ко мне подходит, на колени падает: "Извините, я виноват перед вами. Я не предатель, у меня двое детей дома оставались. Я вижу, что дело плохо, немцы нажали..." - в общем, то-сё. Может, он и соврал, что они пошли по дуге, и их немцы накрыли, они там лежали где-то. Так я ему говорю: "Ну ладно, пошли с нами". Привёл его к командиру, тоже ему прибрехал, и тот говорит: "Ладно, посмотрим, какой из тебя вояка". И этот солдат до самого конца у нас воевал.
- И что, нормально воевал?
Да, отвоевал нормально. А сколько таких ушло? Ведь когда меня приставили к батарее в Гороховатке, вот этот лейтенант, который там был, сказал: "Все солдаты-приписники ночью оставили орудия и ушли. А я оставить не могу". Вот так.
- Скажите, как вас встречало местное население в Европе?
Ну, в Европе я во многих населённых пунктах не был, только в Польше был в населённом пункте одном. Это перед тем, как выйти к Висле, мы стояли во дворе у одного поляка, и он так недружелюбно к нам относился. У нас два человека больных были, и я не хотел, чтобы они попали в медсанбат: попадут, и потом неизвестно, куда их отправят. Поэтому командир батареи разрешил пристроить их в этом доме. И там интересный случай был. Этот поляк свадьбу устраивал, выдавал дочку замуж, и нам предложил перейти в соседский дом. Мы перешли в этот дом, тот, правда, никаких претензий не предъявлял, покормил нас. И вдруг танк загремел и остановился напротив дома, где мы были. Мы все выскочили, смотрим - танк польский. Он развернулся и орудие прямо на свадьбу направил. Оказывается, это поляк из этого села. И вот с этим парнем, который женился, у него какие-то дела были, не знаю. И вот мы уговаривали его: "Не стреляй! Тебя сейчас трибунал будет судить, зачем тебе это?".
- Девушку не поделили?
Ну да, как-то так. Он в польской армии служил, той, которая формировалась в Советском Союзе, а тот оставался дома. Как он в Польшу попал, я не знаю. В общем, я с ним разговаривал тоже. Подошёл (а он поручик был), говорю: "Поручик, нельзя же так. Ты понимаешь, какая будет беда и для тебя, и для нас всех?". И сказал ему, что я сталинградец. И он: "Ладно, только из-за тебя я не буду. Всё!" - двигатель завёл, как крутанул - только грязь полетела, всё забрызгал и умчался. Так тот поляк пришёл, спасибо сказал. А до этого он никогда не говорил. Не очень дружелюбные были...
- А можно узнать историю этого снимка (*титульное фото)? Где вам удалось сфотографироваться в то время?
Это я фотографировался на Дону. В 1942-м году меня приняли кандидатом в партию и пригласили в политотдел. Я пришёл туда, они сделали снимок и дали мне одну фотографию, я её хранил всё время. А вторая фотография была наклеена на партбилет. И когда меняли партийный билет, я снял её. А остальные сгорели фотографии. В Берлине наши же накрыли наш обоз, и сгорела моя полевая сумка с вещами и фотографиями. А те, которые я направлял приёмным родителям в село - матушка додумалась растопить хату и пойти к соседям, а хата загорелась, и погорели все фотографии, всё сгорело. И вот эта фотография осталась одна.
А это мои ещё сельские друзья, 40-й год. Слева Николай Кучеренко, мой товарищ. Он прошёл войну, вернулся без ноги. А потом повесился от пьянства. А второго как зовут, я уже забыл. Он умер после войны.
- Вы курили на фронте?
Да, курил. Подарок даже получил - кисетницу. Я её долго возил, и где-то ещё до сих пор она есть.
- Как вы относитесь к Сталину?
Я считаю, что если бы не Сталин, Победы бы не было. Очень жёсткая у него была рука, очень жёсткая. Он собрал всё вместе. Он расставил кадры, которые сумели поднять промышленность. Ведь не было заводов, все вагоны стояли гружёные оборудованием на станциях, на перегонах. Их не могли никак доставить, потому что железнодорожников забрали в армию, на фронт, а поезда водить некому. Сталин дал команду: "Собрать из армии всех!" - и создал специальные локомотивные бригады, которые расшили вот эти вагоны все. Это мне рассказывал потом рабочий один, когда к нам уже на Дону приезжала делегация из Магнитогорска. Они рассказывали, что только благодаря Сталину удалось провезти и прямо в открытом поле ставить станки, подводить электроэнергию и запускать их. Ведь патронов не было, снарядов не было. Мы когда заняли оборону на Клетском плацдарме, нам говорили: "Экономьте снаряды, лишний не пускайте, снарядов в обрез". А в течение одного месяца мы получили снаряды уже с нового завода. Это невероятно было. Я только за одно это уважал Сталина, за его, так сказать, организаторские способности. Такую махину провернуть. Он умело организовал всё, и заводы в течение одного-двух месяцев вводились в строй. Только привозили, ставили, устанавливали - и уже заводы работают. Вы знаете, ведь производственно-технические училища распустили - Сталин вернул: "Немедленно готовить кадры!". И эти кадры пошли туда, на эти заводы. Те заводы-то прибыли без кадров: оборудование прибыло, а рабочих нет. И там на самих заводах брали молодёжь и учили. К каждому мастеру, как нам рассказывали, прикрепляли тех, кто из ФЗУ (*Школа фабрично-заводского ученичества) пришёл, чтобы набирались опыта. Я не представляю себе, что было бы, если бы, конечно, был Горбачёв...
- Я думаю, сдались бы в первый же год.
Да-а, о чём разговор...
- На Клетском плацдарме у вас большие потери были?
Да... Там в одном из боёв остались в батарее я и ещё один человек. Все остальные были ранены, убиты.
- Это из скольки?
Сорок два человека было в батарее. Шесть орудий. Ну, ещё штабная "батарея" (*армейский жаргон, то же, что и просто штаб), хозяйственные подразделения, оружейник, артмастер - все они считались тоже.
- Вам приходилось сталкиваться с власовцами или бандеровцами?
Нет, мне не приходилось, но приходилось родственнице моей жены. Отсюда, из Одессы взяли молодёжь и отправили на пополнение 4-го Украинского фронта в Закарпатье. И когда их построили в колонну и начали вести солдаты-сопровождающие, вдруг на них напали бандеровцы и расстреляли очень многих. И она получила сообщение, что её муж погиб от рук бандеровцев. Человек, который остался жив, написал, как это было, что просто стреляли их. Он же безоружные были. Вот так они, бандеровцы, воевали.
Моя сестра двоюродная, когда вернулась из эвакуации, пришла в районо, и там ей сказали: "Вы знаете, мы вас командируем в Западную Украину. Поедете туда, будете преподавать украинский язык". И она поехала. Двое детей, муж погиб. Так она уехала оттуда через две недели. К ней прямо домой пришёл один и вот так: "Або зарубаю, або вб'ю. Забирай дітей і їдь, щоб я тебе не бачив". И она собрала вещи, ушла на станцию, еле-еле добралась опять в село и уже не поехала туда больше.
- А до войны обучение в школах велось на русском или на украинском языке?
У нас в школе был и украинский класс, и русский. В нашем селе с одной стороны украинцы жили, с другой стороны русские. Русских больше жило, наверное, в пять раз, но и у тех, и у других была ещё начальная школа. Была больница, старая земская, её ещё реестровые казаки построили. И была церковь, она и сейчас есть ещё, под охраной государства находится.
- Я читал, что вы награждены двумя орденами Красной Звезды и медалью "За боевые заслуги". Это правда?
Да. В Берлине мне вручили одновременно два ордена Красной Звезды. Наверное, одна "звезда" за Висло-Одерскую операцию. А "боевые заслуги" на Дону дали.
- Как вы считаете, за счёт чего вообще удалось победить в той войне?
Мне кажется, только за счёт того, что страна большая, богатая, люди сильные, патриоты отечества. Ведь у нас мало было дезертиров. Я сколько был на фронте, в нашей дивизии ни одного дезертира не было. Может, в других каких-то дивизиях и были, но в этой дивизии - нет. Я знаю, потому что встречался после войны с кадровиками, и они говорили, что в дивизии ни одного дезертира не было. Это одно. Второе - наши труженики тыла. Они же работали день и ночь. Женщины, пацаны становились за станок и работали, работали, работали... Так что я не думаю, чтобы наш советский народ не заслужил такой великой Победы.
 |
29.10.2018
Наградные листы ветерана c podvignaroda.ru
Мда уж,почему у всех ветеранов такая тяжёлая жизнь была до войны...ещё Григорий Дмитриевич сначала попал на войну раненым,и потом опять тяжело ранило,что пришлось 6-ть месяц в госпитале лечить! Вот какими раньше люди были!
ОтветитьУдалитьОчень интересный рассказ,человека с тяжёлой судьбой, которому мы обязаны мирным небом над нами!