Сирота Аркадий Евстафьевич

«Совестью я никогда не торговал»

...Если ты хочешь знать, с кем ты сейчас встретился, я тебе дам книгу почитать. Когда друзья узнали, кто я такой, они меня попросили написать книгу, и я за три месяца её написал. Вот, покажу тебе (*приносит небольшого размера книгу).

- Я так понимаю, в интернете её найти нельзя?

Не знаю. Тысячу экземпляров издали, и по всему городу она прошлась по рукам. Во всяком случае, Дима, мне есть о чём тебе рассказывать, но особого желания уже нет, потому что такое состояние и такие годы...

* * *

Я родился 18 октября 1924 года в селе Клинины Волочисского района Хмельницкой области. Родители мои - колхозники. Детей в семье было пятеро: два брата, две сестры и я. Братья и одна сестра - старше меня, а вторая сестра была моложе меня на два года. 

Отец и мать

- Можете что-нибудь сказать по поводу голода 33-го года? В чём была реальная причина всё-таки?

Засуха была страшнейшая. Всё везде повысыхало. Наша деревня была большая, там жило человек пятьсот, и только семь человек померло от голода. Семь. Приезжали военные с двумя кухнями и кормили всё село. Так что народ власть защищала и спасала. А сейчас врут, как хотят... Во всяком случае, я это помню и знаю, но наша семья была счастлива. Отец был охотником и рыболовом, и он всю семью снабжал рыбой, а весной и летом дичь подстреливал. Поэтому мы не голодали до этого.

Семь классов я закончил с отличием, и отец посоветовал мне идти в Маначин в среднюю школу, потому что в нашей деревне была только семилетка. И мы, три парня, три друга (мы жили по соседству) после седьмого класса поступили в эту среднюю школу. Так что восьмой, девятый и десятый класс я ходил туда (9 километров в одну сторону).

В 41-м году я закончил десятилетку, и вот, 22-го июня мы собрались идти на выпуск. На пути к школе, в двух километрах от нашей деревни была ещё одна маленькая деревенька. Мы вышли за её окраину, а тут самолёты летят: четыре самолёта с фашистскими знаками преследуют наш, советский самолёт. Они его догнали и сбили. Он упал в большой пруд в центре этого села и там утонул. И мы поняли, что началась война. А мы знали, что война приближается, потому что жили всего-навсего в семи километрах от старой советско-польской границы, и последних полгода всё время об этом шла речь, всё время были слухи. У нас в школе работал военрук, офицер, он всегда нас информировал, что дело движется к войне. Временами мы помогали искать разведчиков немецких, которые забрасывались на территорию нашего района и так далее. Ну и вот, мы сразу вернулись домой. Тут радио заработало, и прошло объявление о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Нас всех, кто был работоспособным, сразу мобилизовали на старую границу. Там в 37-м году построили огромную массу дотов и дзотов, ну и, конечно, прикрыли. И вот мы неделю откапывали эти доты, дзоты, копали противотанковый ров на реке Збруч.

Прошла неделя, немцы уже подошли к этим укреплениям, и мы все разбежались по домам. А 3-го июля передали выступление Сталина, который произнёс очень тяжёлую и страшную речь, но заверил, что фашисты будут разбиты и Победа будет за нами. И вот, когда немцы уже были на подходе, отец подготовил мне лошадь, седло, мои вещи, новый костюм, который он мне на выпуск купил, всё это сложил в такой мешочек и говорит: "Сынок, садись на лошадь и езжай за Днепр. На Днепре Красная Армия фашистов разобьёт, и ты вернёшься домой, а мы тут без тебя повременим. Там у тебя в карманчиках 250 рублей - всё, что у нас было, я тебе отдаю. Воспользуйся этим". Я сел на лошадь и поехал. Под Каменец-Подольским, там речушка, забыл название, и мостик. Я к этому мостику подъезжаю, а тут мой дядя, младший брат отца (он работал председателем колхоза), с женой едет на этот мост. И я сбоку. Он ахнул: "О!". И вот так я с ними вместе доехал до Днепра. 

Перед переездом через Днепр, в районе Черкасс скопилось очень много народа, воинских частей, скота, который угоняли дальше в тыл. А шлагбаум на этот мост перекрыли. И тут соседи мои показались сбоку: три сестры. Одна из них была дояркой-коммунисткой. Она забрала своих младших сестёр и решила тоже уехать за Днепр. И они кричат мне: "Аркаша! Аркаша! Мы дальше не поедем, возвращайся домой!". Я говорю: "Нет, я не буду возвращаться". -"Ну а мы возвращаемся". Тут шлагбаум открыли, и я на лошади прямо на этот мост. За мной - мои дядя с тётей, и с нами было ещё семь повозок других председателей колхозов и сельсовета, которые были очень дружны и вместе уехали. И вот, мы все вместе через этот мост перескочили. Только переехали на ту сторону, расположились на берегу среди этих колоссальных верб, чтобы подкормить лошадей, а тут налетели немецкие самолёты, штук сорок, и этот мост разбомбили.

Уже после освобождения Одессы, после госпиталя, я встретил тут, на Тираспольской, приятеля по училищу. У меня было десять дней, а у него - двенадцать дней отпуска после госпиталя. Мы с ним в одной 74-й армии воевали: он в 20-й дивизии, а я в 28-й гвардейской. И мы решили по его совету поехать ко мне на Родину. И когда мы с ним внезапно туда приехали, я узнал, что меня там похоронили. Эти соседки вернулись домой и сказали, что я утонул в Днепре. Они видели, что творилось, как бомбили этот мост, и посчитали, что бомбёжка застала меня на мосту, и я потонул. Так что я уже в 41-м году был похоронен на Родине. Но, во всяком случае, когда я внезапно вернулся домой, то все охали-ахали, вся деревня сбежалась, да. И все действительно радовались, что я вернулся офицером с того света. Поэтому я и книгу так назвал: "С того света вернулся офицером".

После переправы мы поехали дальше, проехали всю Восточную Украину, попали в Курскую область, оттуда в Воронежскую область, и там остановились. Мужчин сразу мобилизовали в армию, мы проводили дядю и всех этих друзей, а женщины со своими семьями остались в местном колхозе и получили квартирки. Нам с тёткой дали домик отдельный с двумя комнатками. Детей у них с дядей не было, поэтому мы жили только вдвоём. Я работал в этом колхозе, какую-то копейку зарабатывал, а воронежцы нас очень уважали и во всём поддерживали.

Так я проработал целое лето, заимел много друзей - моих одногодков, которые ещё до армии не дотянули. А потом военком собрал молодёжь, я с ним разговорился, он стал меня расспрашивать, и я ему рассказал о своей судьбе, что я приехал, по существу, с Западной Украины с дядей своим родным, а теперь жду, когда уже в армию меня пригласят. Он говорит: "Хотите в армию, тогда я вас устрою в запасной полк офицерский. Вас там и кормить будут хорошо, и вы будете помогать офицерам решать разные вопросы". Вот я туда и перешёл.

А потом (это уже была осень 41-го, зима приближалась) меня приглашают в штаб этого запасного полка и говорят: "Мы, наверное, тебя направим в училище в Саратов". Привезли в Саратов, расположили на станции, и там нас собралось человек двенадцать. В общем, использовали как рабочую силу: переносили грузы, вещи и так далее. А потом повезли дальше: из Саратова аж до Челябинска, из Челябинска аж до Новосибирска. В Новосибирске тоже использовали нас как рабочую силу, да, тоже всё грузили, разгружали. Держали нас там недели две, ну, правда, кормили хоть хорошо.

А потом возвращают нас обратно на Омск, Семипалатинск, с Семипалатинска на Алма-Ату, с Алма-Аты в Ташкент, с Ташкента аж в южную часть Советского Союза - город Кушка! Там мы оказались в 1-м Туркестанском пулемётном училище - вот, куда меня привезли. В этом училище (и в своей роте, конечно, в первую очередь) я был лучшим, что называется, стрелком. Вышли мы первый раз на занятия на сопку, стрелять из "Наганов". И вот, дошла до меня очередь. Командир взвода: "Ну, дайте три патрона". И тут же: "Какие тебе три патрона? Ты ещё встать не можешь по-солдатски!". А командир роты (он стоял сзади): Ну что вы? Он только попал в училище, давайте ему патроны!". И вот, дали мне три патрона, и я выбил три "девятки".

- А вы до этого никогда не стреляли из револьвера?

Я стрелял из ружья. Отец меня с четырнадцати лет уже приучил быть охотником. Я всё время ходил на птицу, на зайцев ходил и так далее. Но пистолет никогда в руках не держал. А когда они увидели три "девятки" - ахнули! -"Дайте ему ещё три патрона!". Дали ещё три, и я почти повторил: две "девятки" и "восьмёрку" выбил, да. И потом я оказался лучшим стрелком в батальоне. Равных мне не было. Я из винтовки сбивал диких птиц, которые над сопками летали. Все охали-ахали тогда.

Закончили мы это училище в апреле 43-го года, нас посадили в вагоны и почти целый месяц везли аж до Украины. В Луганске нас высадили и распределили, кого куда. И вот, мы закончили пулемётное училище, а оказалось, что тут пулемётчики не нужны, а нужны ПТРовцы - командиры взводов противотанковых ружей, и нас ещё месяц переобучали. Там я тоже чуть ли не погиб от этого ружья. Вышли мы на полигон тренироваться стрелять, и у меня почему-то во время выстрела взорвался патрон, и затвор полетел вверх, мимо моего носа. Все тогда смотрели, ахали: "Что такое? Что случилось?". Никто не мог объяснить, почему патрон рванул. Поэтому я уже потом к этому ружью очень осторожно относился, но во всяком случае стреляли.

- Два человека его обслуживали, правильно?

Да.

- А личное оружие ещё какое-то полагалось ПТРовцам или нет?

Нет, только ружьё и всё. Ну, у офицера пистолет ТТ.

- Где вы с немцами первый раз столкнули?

С немцами столкнулись мы под Изюмом. Мы освободили деревню, а у меня во взводе было четыре ружья, и мы расположились под этой деревней. И вдруг немцы стали обстреливать из миномётов. И один снаряд попал прямо в двоих моих солдатиков, которые тут и погибли. Ну и потом мы снова перешли в наступление... Во всяком случае, наша дивизия поджала немцев аж до самого Кривого Рога. Там наш 82-й противотанковый батальон расположился в небольшом лесу, а командир батальона позвал нас на окраину этого леса, чтоб посоветоваться, что и как. А тут налетели немецкие самолёты, и этот наш противотанковый батальон просто уничтожили. Нас осталось в живых буквально девять человек. Поэтому его расформировали, и меня послали командиром стрелковой роты. Я эту роту принял в окопах под Кривым Рогом возле хутора Высокий. Под этим хутором мы почти целую зиму сражались. Трижды переходили в наступление, но этот хутор взять не могли. Тут меня уже ранило, и я попал в госпиталь в Днепропетровск: разорвалась мина сзади, и мне в спину вжарило (*в левую часть поясницы).

После госпиталя я снова возвращаюсь в дивизию, и начальник штаба дивизии говорит: "Подбери ещё двух офицеров и езжайте снова в Днепропетровск, получите пополнение для дивизии". И вот, они оба - старшие лейтенанты, а я - младший лейтенант, но меня назначили старшим группы. Мы поехали, получили пополнение в запасном полку, рассадили всех по попутным машинам и сказали им ехать до такой-то деревни, там остановиться и ждать распределения по дивизии. И когда мы уже вернулись обратно, то из этих восьмисот человек, которых мы должны были получить, осталось человек сто. Я иду и докладываю командиру дивизии, что вот, получили восемьсот, а осталось сто человек.

- А остальные куда делись?

Разбежались по своим дивизиям. Он говорит: "Расстрелять! Расстрелять тебя надо!". Тут начальник штаба приходит: "За что его расстреливать?! Он что виноват, что его солдаты разбежались по своим полкам, своим дивизиям? Он виноват в этом? Я бы тоже так поступил, чтоб в свою дивизию, в свой полк вернуться". В общем, он командира дивизии успокоил, и меня не расстреляли. Меня снова направляют в батальон командиром роты, и я шёл от Кривого Рога почти до Одессы. Под Одессой меня опять ранило (*в левую часть головы): каску пробило чуть выше виска, и в левую ногу попало. И я почти неделю был без сознания. Ну а потом пришёл в себя, и меня снова отправляют в свою дивизию, которая уже стояла на Днестре, на границе с Молдавией. Я туда пришёл, мне начальник штаба говорит: "Будешь исполнять обязанности ПНШ-2 полка (*помощник начальника штаба полка по разведке)".

Вот так я и вступил в эту должность. Сразу форсировали Днестр, Турунчук, дошли до Кишинёва, Кишинёв освободили. Оттуда повернули на юг в сторону Измаила, в Измаиле форсировали Дунай и перешли на ту сторону в Румынию, в город Тулчу на правом берегу Дуная. С Тулчи на Констанцу - это крупнейший порт Румынии, а потом по берегу Чёрного моря дошли до Болгарии. На границе болгары нас встречали огромной массой цветов. И я первым со своими разведчиками вошёл в город-порт Варна. Освободили мы эту Варну, а потом в Бургас перешли. Там я нарисовал карту расположения турецких войск на границе с Болгарией. И мы думали, что будем ещё с Турцией воевать. А потом Турция объявила войну Германии, и нас повели в центр Болгарии, в город Ямбол. Там, значит, я продолжал исполнять обязанности ПНШ-2 полка.

- Скажите пожалуйста, что входило в ваши обязанности?

Руководить полковой разведкой, давать задания. Несколько раз посылали за "языком" за линию фронта. Перед наступлением в сторону Молдавии я послал четырёх разведчиков, чтобы захватили "языка". Они его захватили и тянули уже сюда к окопам, и тут три мины разорвалось. Этого немца убило, а одного нашего разведчика тяжело ранило. И вот на этом вся наша разведка закончилась.

В Ямболе меня вдруг вызывает начальник штаба полка и говорит: "Аркашенька, тебе надо завтра ехать в Софию, в штаб 57-й армии". -"А чего же мне туда ехать?" -"Тебя отобрали на учёбу в высшую школу контрразведки в Ленинград". И вот, на второй день меня все офицеры полка этой дивизии провожали в эту школу. Разведчики на руках занесли в вагон, посадили и отправили в Софию. И когда я туда приехал, зашёл в штаб армии, генерал-лейтенант смотрит, листает моё личное дело и говорит: "Да, ты герой Великой Отечественной войны, ты войну добровольно прошёл. Но мы не можем тебя направить в эту школу, потому что твои родители были на оккупированной территории. Возвращайся в полк". Я говорю: "Товарищ генерал-лейтенант, я с какими глазами вернусь в полк, когда меня на руках несли в вагон?". -"Ну тогда на фронт". И когда я вышел из этого кабинета, то сказал себе: "Если жив останусь, ни одного дня в армии служить не буду" - на столько я был обижен. Поэтому, когда после войны наша дивизия вернулась в город Хмельник Винницкой области, я сразу написал рапорт командиру дивизии, чтобы меня демобилизовали. Вышло разрешение Верховного Совета СССР о том, что награждённые офицеры имеют право поступить в любой институт без экзаменов. Вот я и задался такой целью... 

Сирота А.Е. (справа) с младшей сестрой и её мужем

Когда мы воевали уже в Венгрии, меня вызывают в штаб дивизии и дают конверт, чтобы я доставил его в штаб армии, в Софию. И говорят, чтобы я взял с собой ещё одного офицера. Я взял командира роты, Колю Фоменко (на всю жизнь его запомнил), и мы с ним вместе понесли это письмо. Он - старший лейтенант, а я - младший, но конверт дали мне. Когда мы приехали, начальник штаба полистал это письмо и говорит секретарю: "Пиши приказ. Где это видано, что у нас человек исполняет обязанности ПНШ-2, а в погонах младшего лейтенанта ходит? Присвоить лейтенанта!". И тут же меня переодели в лейтенанта.  

Николай Фоменко

Вернулись мы обратно, я продолжаю исполнять свои обязанности, а через месяц снова меня вызывают в штаб армии. Я пришёл, и тот же самый подполковник: "Мы вас направляем на учёбу в высшую офицерскую школу". Даёт мне адрес и говорит: "Тебя машина доставит туда". Меня привезли в эту школу, и я там месяц занимался. А перед окончанием войны школу распустили и всех отправили по своим частям. Я вернулся в Альпы, в свой полк.   
Уже 8-го мая мы собрались под лесом на опушке, чтобы отмечать День Победы. Рядом было поле огромное, заросшее бурьяном, и в это время командир нашего полка, майор, шёл через эти торфяные кустарники и попал на пехотную мину. И погиб. В последний день войны... Его, конечно, забрали и увезли, а мы после всего собрались за столом. Уже было всё подготовлено выпить-закусить для офицерского состава, солдат расположили отдельно под лесом и тоже угощали. А я тут офицерам говорю: "Хотя бы 25 лет прожить после войны и посмотреть, что дальше будет". А вот уже 75 лет скоро будет, и что мы получили в конце концов? На этом я заканчиваю своё военное повествование. 

- Вашего отца и братьев тоже призывали?

Отцу уже было за пятьдесят лет, он был участником Первый мировой войны - его не призывали.

- А с братьями что случилось?

Старший брат, Михаил, попал в плен. Он сам был шофёром. Потом уже вернулся и работал всё время шофёром. А средний брат, Иван, в 43-м году был призван в армию, служил в Мценске, потом всё время был на фронте и войну закончил в Берлине. Получил медаль "За взятие Берлина".

- А Михаила как-то преследовали за то, что он был в плену?

Нет. 

«Командование 2-го батальона 748 полка:

Начальник штаба б-на гв. лейтенант Сирота

Командир б-на майор Анисимов

Заместитель комбата по строевой капитан Рева»

- Я ещё хотел узнать: до войны в школах на каком языке обучение велось?

На украинском, но русский язык и литературу тоже изучали.

- А для семьи вашей какой язык родным был?

Украинский. Я уже стал, что называется, русским, когда попал в Россию, в Воронежскую область. Там я полностью перешёл на русский и потом сказал, что это мой родной язык.

- Ну а думаете вы сейчас на украинском или на русс..

На русском (*не дав закончить вопрос). Потому что меня россияне так поддерживали тогда - одинокого мальчика, которому семнадцати лет не исполнилось: и денежки подбрасывали, и кормили хорошо, и так далее - такое внимание было к нам, беженцам из Украины. Поэтому я перешёл и до конца уже буду на русском языке. 

2005 год

- Помните тот день, когда вышел приказ Сталина № 227 "Ни шагу назад!"? Как его восприняли в армии?

Восприняли, что называется, с душой. Потому что как-никак до этого указа сколько было перебежчиков: целых две армии сформировали профашистские эти оккупанты. Потом этих негодяев расстреляли...

- А местное население как к вам относилось в Европе?

С огромным уважением. Мои офицеры жили на квартирах у болгар. И я тоже у болгарской семьи на окраине этого городка жил. Там был хороший сад, виноградник, полно всякой птицы и так далее. И каждую субботу-воскресенье они накрывали стол, вино красное сухое ставили, и я с ними всегда обедал.

- Вы курили на фронте?

Да, курил, но после войны бросил. 

- А сто грамм фронтовых полагались вам?

Полагались. Особенно под Кривым Рогом, где мы всю зиму провели на морозе. Поэтому нам приносили водочку - пили понемножку, но не все, конечно... 

- Не бывало каких-то случаев неприятных из-за этого?

Нет, никогда ничего не было.

- Как ваши сослуживцы относились к американцам: как к союзникам или пренебрежительно?

Как к союзникам, конечно. Они тогда тоже, что могли, то отдавали в поддержку Советского Союза, чтобы немцев в конце концов разгромить.

- А как вы считаете, они большой вклад внесли в Победу?

Они внесли, конечно, большой вклад, но по сравнению с Советским Союзом - это десять процентов.

- Как по-вашему, за счёт чего эта Победа была достигнута?

За счёт любви к своей социалистической Родине. Народ за эти годы убедился, что Советский Союз - это страна, которая создана для улучшения и повышения уровня жизни трудового народа. Так всё и происходило. Были ещё подонки, но, конечно, очень маленький процент. Абсолютное большинство людей любили и сражались за сохранение своей любимой страны. И если бы не всякие Горчабёвы, Ельцины и Кравчуки, то на каком уже уровне была бы эта страна и на каком уровне народ бы жил?

- Какое у вас отношение к Сталину?

Самое благородное. Если бы не Сталин, то вряд ли была бы Победа над фашизмом. Сам враг Советского Союза Черчилль, когда отмечали 80-летие Сталина, сказал, что Сталин - это самый гениальный человек двадцатого века. Мы во время боя шли в атаку и кричали: "За Родину! За Сталина!".

- Страха не было?

Никакого. Потому что тогда все знали, кто Верховный Главнокомандующий, кто руководит этой армией, кто обеспечивает эти победы и так далее. Сколько он речей произнёс во время войны? И то, что он предсказывал, всё исполнилось. Полностью. Победа оказалась за Советским Союзом, а не за немцами, не за фашистами. Поэтому ему верили, поэтому его уважали и любили. Поэтому и кричали: "За Родину!", "За Сталина!". А потом нашлись подонки, которые стали, что называется, осквернять и унижать, и так далее. Особенно этот Хрущёв - кукурузник курский. 

2018 год

           * * *

...Через реку Шарвиз я шёл по шею в воде, когда временно отступали наши части. Лёд был превращён в мелочь от этих обстрелов. Со мною рядом отступала секретарша, да. И мина разорвалась рядом, и ей голову оторвало. А я пошёл в этот канал Шарвиз в ледяную воду и семь километров шёл в деревню. Там уже венгры меня очень сердечно приняли, переодели, обогрели и так далее. И я даже после этого не кашлянул. Это был март 45-го года... 

Наградные листы ветерана c podvignaroda.ru 
  (кликнуть для увеличения):

 Орден Отечественной войны II ст.