Родился я 9-го ноября 1923-го года в Орловской области. Село Успенье Краснозоренского района. Семья была многодетная, восемь душ детей.
- Скажите пожалуйста, в колхоз ваша семья вступила?
Да, с самого начала.
- Добровольно?
Добровольно.
- А можно было в колхоз не вступать или это было в принудительном порядке?
У нас, я знаю, был один неколхозник. Он в колхозе не работал и только рыбу ловил. Жил недалеко от конюшни, занимался рыбой, и его никто не трогал. А остальные все вступили в колхоз. Отец был депутатом сельского совета. Я уже расскажу. Когда война началась, ему поручили гнать скот (овец и коров) аж в Саратовскую область, подальше от немцев. Он этот скот там сдал, комсомольцев, которые его сопровождали, сразу забрали в армию, а его самого не взяли, потому что он уже был возрастной. А так как наше село к тому времени было в оккупации, то он там и остался строить блиндажи.
- Я вот ещё что хотел спросить. В 33-м году вы голодали?
Да. Ну, я скажу, мы и в 21-м году голодали. Не было дождей, и урожая не было у нас. 21-й год я, конечно, не застал, но так как неурожай был в 21-м, то кушать и в 23-м было нечего. А в 33-м году тоже сильно голодали, откровенно скажу. В колхозе был кладовщик. И вот, помню, мы кушали хлеб из натёртого буряка и отрубей. А он кушал хлеб ржаной. И когда он попробовал наш хлеб, то приходит к своим и говорит: "Слушайте, у соседей такой вкусный хлеб, сладкий". Так мы поменяли буханку своего хлеба на буханку этого ржаного. Ну, хорошо, что была лебеда - лебеду ели. Если борщ или суп готовили, то буряковые листья варили. Жили плохо. Хотя, я скажу, небогато мы жили и до этого. Да и семья большая была.
- Чем питались в основном до войны?
С огорода: картошка, пшено, капуста. Помидоры у нас не росли. Вернее, росли, но не созревали.
- А что можно было получить на трудодни?
На один трудодень килограмм зерна давали, картошку, сено давали. Немного мы кушали. Я же говорю, небогато жили. Правда, когда у нас родился седьмой ребёнок в 35-м году (это Николай), нам стали давать в год две тысячи рублей - это целое богатство было. А потом, когда в 39-м году родилась сестричка моя, ещё две тысячи рублей добавили. Так что уже серьёзное подспорье появилось, ведь в колхозе денег вообще-то не было.
- А в чём была причина такого голода в 33-м году? Некоторые всё списывают на засуху, а некоторые обвиняют в этом руководство страны.
Я политикой тогда не занимался. Я знаю, что у нас даже в огороде плохой урожай был, и картошка не уродилась. Вот это я знаю. А в 38-м году такой урожай получился - выше пояса рожь родилась. Вот тогда богато зажили.
Мой брат старший, 12-го года рождения, был преподавателем. Он закончил курсы учителей. А некоторые у нас в колхозе даже одного класса не кончали. В 31-м году стали проводить ликбез (ликвидацию безграмотности), и мне приходилось видеть в школе, в третьем классе, например, когда учительница была моложе ученика. И они не давали ей работать. Она начинает объяснять, а ей: "Ты нам не болтай, ты лучше расскажи вот это...". В третьем классе я тогда учился, и мне стыдно было. Во втором классе у нас тоже молодой учитель был - курсы закончил, наверное. А в четвёртом классе нас взял Антон Матвеевич с одним глазом. У нас в селе была четырёхклассная школа, а потом рядом семилетка появилась. И вот, он говорит: "Я не могу допустить, чтобы вы из нашей школой начальной пошли в семилетку безграмотными". И мы с ним повторили весь материал за второй класс, за третий и за четвёртый. Он нас выдрессировал, хороший был учитель. Но, правда, лупил нас.
А потом мне уже не повезло. Восьмой класс я заканчивал в своём районном центре, школа там была небольшая, а учеников - полно, в две смены не помещались. И тогда школу разделили надвое. Я попал в село, которое было ещё дальше - даже названия не помню. Это Измалковский район, в двенадцати километрах от нас. Пришёл я в эту школу, говорю завучу: "Вот такое дело, меня перевели, возьмите меня к себе". -"Давай документы". Говорю: "Я поехал за документами, а нас списком передали, и табели никому не дают". -"Ну а как же я тебя приму?". -"Не знаю". И тут мне повезло. Заходит одна девочка из нашего села (она закончила девять классов) и говорит: "О-о! Дмитрий, ты чего здесь?". А завуч ей: "Ты что, его знаешь?". -"Да, знаю. Его брат, Георгий Николаевич, учителем работает. Он сейчас в армии как раз". -"Ну ладно" - и принял меня. Но, правда, испытание делали.
- Какие предметы преподавались в школе в то время?
Русский язык и литература, математика (в начальной школе - арифметика). В математику входили: геометрия, тригонометрия. Естествознание, география, астрономия. Потом анатомия - человека изучали. Ну и труд, пение, рисование - мы всё учили. Особенно я любил географию.
- А кружки какие-то у вас были? Вы чем-то увлекались до войны?
Я, например, в девятом и десятом классе в хоркружок ходил. Его руководителем был директор школы. До сих пор кое-какие песни помню:
Из-за гор из-за высоких
ввысь орел могучий взмыл.
Не сдержать полет далекий,
не сломить широких крыл.
Это про Сталина. Ну и Шевченко тоже изучали.
В общем, школу я закончил успешно, получил аттестат зрелости, а 18-го июня 41-го года у нас выпускной вечер. После этого мне в село надо ехать, а я думаю: "Ещё переночую" - я же на квартире был. Даже паспорт получал, чтобы прописаться там. В селе ведь паспортов не было. В общем, решили мы собраться: три мальчика и три девочки. Собрались, а одной нету и нету. Ждём-ждём, вдруг она забегает: "Ой, что было!". А она - дочь начальника станции. -"Сегодня на запад прошло столько эшелонов военных! И с техникой, и с солдатами". Это было с 18-го на 19-е. Значит, уже чувствовалось, что вот-вот война начнётся.
- А в селе у вас ходили какие-то слухи до этого?
Нет, никаких. Работали, как будто мир. Да тогда и радио не было ни у кого. Все безграмотные, политикой не занимались.
Я приехал домой, рассказываю: "Вот такое дело". А мне товарищ мой, Лёня, говорит: "Слушай, ты всё время в городе. Идём, хоть познакомлю тебя с девочкой". ("Городом" у нас называли районный центр). И вот, мы собрались, играем в карты, а у него девушка была секретарём сельсовета. Она прибегает на квартиру, говорит: "Слушайте, война!". А я первый раз с девочкой. -"Какая война?". Пошли мы в сельсовет, там говорят: "Война с Германией началась. Вы комсомольцы?". Говорю: "Да". -"Идите в село, будите остальных, чтобы в десять часов собрались в школе на собрание". Лёня пошёл одной стороной, а я - другой. Это было часов в пять утра. Так когда я будил, мне говорили: "Ой, Капитон (наш дом "капитонов" назывался, потому что моего деда звали Андрей Капитонович). Учился-учился и с ума сошёл. (*Смеётся) Ночью ходит и будит людей". Ну, потом, когда все сошлись, то уже поняли, что действительно война.
А мы с ребятами побежали в военкомат. Нас шесть человек пришло. Я помню, лейтенант говорит: "Не мешайте нам собирать призывников. До вас дойдёт очередь". А мне ещё восемнадцати не было. А Лёня держал магазин, лоток точнее. Лейтенант его спрашивает: "Водка есть?". Тот говорит: "Нету". -"Не дай бог, если кому-то продашь водку, что человек напьётся и в военкомат не придёт". И я четыре дня косил рожь, пока Лёню не призвали. Говорю отцу: "Папа, Лёню в армию забирают". -"Оставь косу, иди". Я его проводил, тут сестра находит меня, говорит: "Повестка тебе". А я уже знал, что в авиацию призываюсь. И меня забрали курсантом в 8-ю военную авиационную школу, которая располагалась в городе Валуйки Курской области.
Три месяца мы учились там: не летали, просто изучали материальную часть самолёта У-2. А когда уже стали ожидать, что нас посадят на военный самолёт, тут нас обнаружили немцы. Это уже был где-то сентябрь. И нас сразу отправили в Ульяновскую область, на станцию Майна (в трёх километрах от Ульяновска).
- Как с питанием было в этой школе?
По сравнению с нашим колхозным питанием - нормально. Во-первых, во время. Во-вторых, горячее каждый день.
А когда мы в Ульяновск двигались, то столько эшелонов видели! Один, второй, третий - как будто труба сплошная. Даже бывало так: село недалеко - выйдешь, пойдёшь молока попить и потом догонишь всё равно. Вот так мы ехали. Пешком, наверное, быстрее бы дошли до Ульяновска.
- Кто-нибудь из ваших односельчан попал вместе с вами в эту часть?
Нет. Во-первых, у нас село большое, а десять классов закончили всего два человека. У остальных самое большее - это семь классов. А то и четыре.
В Ульяновске мы прозанимались примерно до середины 42-го года. Я научился самолёт водить, все эти виражи разные делать. И тут вдруг бензин закончился. Бензин мы получали из Грозного по Волге, а немец к этому времени отрезал Кавказ, и катера уже не могли ходить сюда. Поэтому мы больше не летали, а вместо этого ещё месяц занимались покосом. Председатель колхоза договорился с нашим руководством, мол, у них всех мужчин забрали в армию, а косить некому. Так нас собрали и дали серпы. А я серпа в жизни не видал. Потом вижу, стоит "лобогрейка" (косилка такая). Я на неё сел, мне дали участок, и я косил.
Как-то раз, помню, дали сигнал: "На обед". Я говорю: "Сейчас закончу и приду". Закончил, пришёл, и мне председатель этого колхоза банку мёда дал за то, что я ударно работал. Вот так, заработал.
А потом нас посадили на поезд и куда-то повезли. Это был сентябрь месяц. Я смотрю - мы же не туда едем. Говорю: "Нас везут на юг. Значит, мы едем в Сталинград". И действительно. Прибыли мы под Сталинград, нас всех построили: "Кто хочет быть пулемётчиком? Выйти из строя!". Вышли. -"Кто хочет противотанковое оружие?" - тут я тоже вышел.
- ПТР?
Нет, сорокапятка! Она считалась противотанковой, хотя её снаряды отлетали, как горох от стенки.
- То есть из вас решили уже лётчиков не делать?
Ну да, нас всех отправили на защиту Сталинграда.
- Потому что бензина не было?
Не только. В Приволжском округе всех связистов, лётчиков и танкистов из училищ отправили на защиту Сталинграда. Иначе не удержали бы. Но, я скажу, лётная часть мне настолько понравилась, что я и до сих пор жалею, что не стал лётчиком. Мне, правда, говорили: "Возможно, оно и к лучшему - поэтому ты и жив остался". Ну, я считаю, кто-то мной руководит. Наверное, ангел-хранитель.
В общем, я попал в 62-ю армию Чуйкова. И тут - опять. Вот я себе говорю, что я был просто недоразвитый...
- Почему?
(*Вздыхает) Когда пушки подогнали к Волге уже (переправлять в Сталинград), мы собрались и ждём катер. Пехота грузится, а я говорю товарищу: "Давай сейчас котелки помоем". Сошли мы с ним, помыли минут десять, поднимаемся, а батареи нету. Я ему: "Опаздываем, давай быстрее!" - прыгать на другой катер. Он говорит: "Давай вернёмся лучше". Так он вернулся, а я попал на правый берег. Кинулся - нашей батареи нет. Получилось, что я один среди чужих оказался в городе. Это было 17-го октября 42-го года. И вот я в Сталинграде недели две сам себя обеспечивал, сам себя снабжал...
- Скажите пожалуйста, а вас перед этим обучали пользоваться этой сорокапяткой?
Конечно, примерно месяц.
- И какая должность у вас была?
(*Пауза) Сказать? Я и детям своим никогда не говорил. Когда распределение было, командир собрал нас: "У кого фамилия на букву «А» - выйти из строя!". Посмотрел: "В первый взвод!". Потом на букву «Б». И так далее. А я стою сзади, спрашиваю: "Товарищ командир, а я?". -"Для тебя будет отдельная должность". И он меня привёл в землянку, говорит: "Будешь связным. Надо держать связь со штабом, донесения писать, почту оттуда носить". И я стал связным у него. Если командир полка собирал офицеров на совещание, я брал карабин и стоял у него там. Они совещаются в отгороженном помещении, а мы ждём, нас человек восемь набиралось. Ни стула, ничего нет. Они часа полтора совещаются, а мы стоим. И вот я был как связной. Я и донесения писал, и отчёты.
- Не помните фамилию своего командира?
Лейтенант Юрко, украинец. Он сам с Кировограда. Заместителем у него был старший лейтенант, а комиссаром - капитан. Ну, капитан где-то отдельно находился, а в этой землянке командир жил, его заместитель и старшина ещё. И вот так три месяца мы там были, в Сталинграде.
Так вот, вернусь к тому, как я один две недели служил. Когда нас высадили, "старички", которые там оставались, говорят: "Срочно ройте себе землянку, потому что утром мессеры налетят". А Волга была совсем рядом. И берег крутой был. Я выкопал себе землянку, а утром говорят: "Мы высадились не там, поэтому собирайтесь, будем перебираться". И мы пешком пошли. Я думаю: "Хоть бы не отстать от этой части". И вот, разместились, я прихожу к командиру, говорю: "Слушайте, ну возьмите меня на довольствие". -"Бери винтовку и выходи наверх". Я говорю: "Я стрелять не учился, я летать учился". -"Ладно, иди на переправу, помогай разгружать катера". Я пошёл на переправу, там катера стояли с продуктами. Смотрю, некоторые берут на плечи ящики с водкой и несут. Другие - ещё что-то. А я думаю: "Мне же жрать что-то надо" - и стал мешки с хлебом разгружать. Потом говорю: "А можно мне хлеба взять?". -"Бери, хоть две буханки". Я одну буханку взял и дней десять питался только хлебом и водой, больше ничего не было.
- А воду где брали?
Из Волги. Там ещё ручеёк рядом был. И я питался сам. А потом мне сказали: "Иди в штаб полка". Я туда пришёл, говорю: "Я из 45-миллиметровой батареи". -"А где эта батарея?". Говорю: "Я пришёл у вас спросить". А связи же не было никакой. -"Ну тогда иди в хозвзвод" - охранять штаб полка. Я там побыл у них, а через некоторое время приходит командир нашей батареи: "Где тут мой беглец?". Увидел меня: "О, ты уже пристроился?". Говорю: "Да, тут тепло". Улыбается: "Останешься?". -"Нет, не останусь" - и ушёл с ним.
Вот так я снова попал в свою батарею. Мы стояли около завода "Красный Октябрь", а рядом была шлаковая гора. Это завод шлак выбрасывал, и обрадовалась гора, высотой больше пятиэтажного дома. И наша батарея стояла как раз под ней. Напротив была фабрика-кухня (полуподвальная бетонная), и у нас был хороший наблюдательный пункт. И вот мы до 2-го февраля там находились. Но, я скажу, не сильно мы там геройствовали, потому что немцы уже не особо наступали на нас. Только время от времени стрельнут - кого-то ранят, кого-то убьют. Ведь не все же в землянке сидят, кто-то дежурит. Помню, командир батареи приказал разобрать пушку, её вытащили наверх, собрали, и он лично расстрелял то место, откуда нас тревожили. Я потом, когда уже 2-го февраля всё закончилось, ходил смотреть укрытие этого гранатомётчика...
А за несколько дней до 7-го ноября немцы такие красочные листовки выбросили на нас: "Сдавайтесь, потому что 7-го ноября мы вас будем на ваш праздник купать в Волге". Но наши 6-го после обеда как дали по ним из дальнобойной артиллерии из-за реки, такую артподготовку устроили, что они 7-го даже не вспомнили о том, что обещали. Вот это мне понравилось.
А особенно сильные бои начались у нас, когда группировку Паулюса окружили в Сталинграде. Тогда уже немцы перестали давить на нас, а наша задача была - задержать их, чтобы они не ушли на прорыв. И каждый день мы стреляли. Вот эту фабрику-кухню взяли с тыла уже - напрямую не могли. В Сталинграде была южная группировка и северная, и когда с северной закончили, то наши пришли с тыла и определили, что у немцев там были траншеи: как только наша артподготовка начиналась, они прятались по траншеям. Как только артподготовка кончалась, они возвращались к пулемётам. И пехоты нашей много погибло там. У нас в батарее тоже погибло человек пять. А ранено было ещё больше...
И вот я даже не помню, как мы спали. Вчера только думал об этом: "Ну как же мы спали?" Где?". То, что не раздевались - это понятно. И кроватей же не было - на полу. А вот что там постелено было, уже не помню.
- А со вшами как боролись?
Каждые десять дней нам меняли бельё на обжаренное, а наше забирали. И, я скажу, в Сталинграде у нас вшей не было. Вот на Украине - да. Там один раз мы завшивели хорошо. И вши не в белье были, а в голове.
- А с питанием как было в Сталинграде? Голодали или нет?
Ну какой голод, если готовят сегодня на сто человек, а потом смотришь, человек двадцать уже нету: ранило или убило. Жри от пуза. Но готовили в основном только пшено. Я когда уже демобилизовался, у меня от этого пшена изжога была. И ещё был могар. Это растение такое, только зерно там меньше, чем пшено, и горьковатое - нехорошее. Перловки не было, другого ничего - тоже.
- Чья авиация в то время доминировала в небе: немецкая или наша?
В Сталинграде, я скажу - немецкая. Там было так. До 19-го ноября мы стояли в обороне, и они нас поджимали. В одном месте уже, недалеко от нас, до Волги добрались. Но потом с двух сторон их всё-таки отогнали. А когда в Африке активизировались союзники, начали активно наступать, то над Сталинградом количество немецких самолётов уменьшилось. А так, наших я и не видал никогда. Только ночью. Ночью - да: У-2 эти без шума моторов подходили, сбрасывали бомбы и улетали. Сильно они помогли.
- Можете описать, какие чувства у вас возникали во время бомбёжки? Когда пикировали на вас "лаптёжники" эти.
Ну какие чувства? Только: "Где спрятаться? Куда нырнуть, чтобы тебя не убило?".
- А стрелять вас там научили уже?
Какое научили? Я как стал связным, к пушке не подходил уже.
- Можете описать свои обязанности? Что от вас там требовалось вообще?
Связь с полком. Каждый день нужно было отчитываться. Командир батареи пишет (иногда я писал, а он диктовал): "Раненых нету. В наступлении были или не были" - в общем, обстановку докладывает. Подписал, и я в полк несу. А оттуда приношу газеты. И всё по берегу - вдоль берега землянки установлены. Ну и, кроме этого, я ещё топил нашу землянку (зима холодная была) - в общем, по хозяйству всем занимался.
- Вас за это время не ранило?
При бомбёжке однажды бревном стукнуло. Вот у меня шишка на темечке так и осталась. Это было уже где-то в январе месяце.
- Большие потери тогда в батарее были?
После Сталинграда нас всех выстроили, и начальник штаба говорит: "Вот смотрите, в этой роте несколько раз пополнение было, и мало людей, а у Юрко и пушки все целые, и солдат ни разу не пополняли". Так командир полка его дёрнул, мол, не людьми надо воевать.
- А Чуйкова-то вы видели или нет?
Нет, я кроме командира батареи даже и командира полка до этого не видал, хотя я сопровождал командира батареи на совещания. Ещё до Сталинграда к нам приезжала жена Щорса. Она это была или, может, не она, но давала нам наставления, чтобы мы хорошо служили, хорошо воевали. Ведь наша 45-я стрелковая дивизия называлась "Щорсовской". А я недавно вычитал в какой-то статье, что, оказывается, одним из командиров этой дивизии был Котовский.
- Приказ № 227 "Ни шагу назад!" вы помните?
Ну, я этот приказ не читал, но то, что назад нельзя было, мы и так знали. И мы не отступали. Как закопали пушки возле шлаковой горы, так батарея больше и не двигалась никуда. Ни шагу: ни вперёд, ни назад.
- А случаи дезертирства были у вас в батарее?
У меня был такой случай. Подошёл один боец ко мне, фамилия Сидоров, высокий такой, и говорит: "Слушай, я забинтую руку мокрым полотенцем, а ты мне выстрели". Говорю: "А если я не в руку попаду, а в тебя? Нет, я на это не пойду...".
- Вы в Сталинграде пересекались с органами НКВД? Сейчас в фильмах показывают и в статьях часто пишут, что наши наступали, а сзади сидели НКВДшники с пулемётами и стреляли своим в спины. Вот вы такое видели?
Нет. И не встречался с ними.
В общем, после окончания Сталинградской битвы нашу батарею перебросили в Харьковскую область на Изюм-Барвенковское направление. Мы приехали на станцию Радьковские Пески где-то в марте 43-го, и там отдыхали, получали пополнение, выздоравливали. Наша 45-я дивизия стала 74-й гвардейской, а армия была уже не 62-я, а 8-я гвардейская (полк получил номер 236).
- Получается, вы потом ещё Одессу освобождали? Раз были в 8-й армии.
Да, Одессу освобождали, но я до неё не дошёл, меня ранило. И тут меня вызывают в политотдел: "Мы тебя назначаем парторгом роты автоматчиков". У меня ведь среднее образование, и я самый молодой. Говорю: "Какой из меня парторг? Всего неделя, как я член партии. А в уставе написано, что только после года меня можно назначать". -"Что ты нам рассказываешь? Мы что, устава не знаем?".
- А вы взносы какие-то должны были платить как член партии?
Взносы не мы платили, потому что мы зарплату не получали. Просто каждый месяц расписывались, что сдаём в пользу фронта. Я ни одной копейки за всю войну не получил. Так к чему я это рассказываю. Я же воевал гражданским человеком.
- Как это?
Очень просто. В армию меня призывали из села, а село непаспортизировано. И меня взяли, а паспорт не забрали. Я в Сталинграде с паспортом воевал, как гражданский человек. В общем, назначили меня парторгом, и там у нас был один случай. Ночью отдыхали в лесу, утром кинулись - нет командира отделения и одного солдата. Начали искать, один говорит: "Я слыхал, что они сказали, мол, давай убежим". Мы пошли сообщили сразу, что двое солдат ушло. Ну, скорее всего, поймал их потом вот этот СМЕРШ. Да, СМЕРШ был у нас, но я с ним не встречался.
А 10-го сентября 43-го года меня ранило. Как это получилось? Я по-прежнему был парторгом роты автоматчиков. Ну, эта рота ни разу нигде в бой не вступала. Это был, скорее всего, резерв охраны штаба. И когда мы в город Барвенково утром вступали, я смотрю - пчёл полно летает. А я ведь до войны три года пчеловодством занимался. С пятнадцати лет и до армии. Три улика у меня было. Отец дымарил, а я собирал мёд. И вот, мы в саду остановились, собрались, и вдруг, смотрю, снаряд один падает - перелёт, потом другой - недолёт. Кричу: "Быстро под дом! Сейчас будет беглый!" - в "вилку" поймали. Мы успели спрятаться под дом, а снаряд недалеко упал, и нас троих сразу ранило: комсорга - в ягодицу, меня - в левое запястье, а солдату одному фаланги пальцев на левой руке так вот оторвало. И мне в полевом госпитале хотели ампутировать руку, потому что перебило сосуды, вены, рука посинела. Так ко мне медсестра прибежала, говорит: "Там о тебе спор идёт. Лечащий врач и начальник отделения спорят. Один говорит, мол, у него гангрена, а другой говорит, что нет". И меня отправили в Ростовскую область, в Миллерово. Там мне сделали операцию, почистили, и я шесть месяцев лечился.
Через полгода вернулся в ту же часть, нашёл 45-миллиметровую батарею, смотрю - Семёнов там командует (он был командиром взвода при мне). Он узнал меня: "О, Шеховцов!". Я говорю: "Возьмёте меня?". А я же не пошёл в ту роту, не захотел больше этой политикой заниматься. А что значит "политикой"? Приходишь, читаешь газеты, разносишь письма... В общем, Семёнов меня спрашивает: "Как рука?". Говорю: "Да ещё побаливает". -"Ну иди занимайся конями". А у них пушки таскали кони монгольские. Хорошие кони: небольшие, но такие трудолюбивые. И я там дней десять побыл, а потом он говорит: "Ну всё, давай принимай пушку, воевать скоро будем". А в это время соседняя дважды Краснознамённая дивизия уступила немцам, её сорвали с места, и немцы уже вошли к нам в тыл. Это было у села Великая Костромка Днепропетровской области. Село большущее, и вот половину села взяли, а половину - нет. И получилось всё вперемешку, как в Сталинграде. Я прихожу за пушкой, и тут меня - чик, в колено правое - снайпер. Пуля попала под чашечку, чашечку не разбила, но пробила ногу насквозь. Это было в феврале 44-го. И, получается, я на Украине не воевал, а только в госпиталях пробыл всё время.
- Сколько времени вам лечили ногу?
Шесть месяцев. И ещё два месяца я провёл в батальоне выздоравливающих. Ой, меня ведь затрепала тропическая малярия. Ежедневно. Мне врач сказал: "Тебе надо обязательно на Юг, иначе тебя малярия затрусит". И после этого меня признали негодным к строевой службе и отправили в Азербайджан, на станцию Джульфа - это на границе с Ираном. Там меня один раз только потрусило и всё. Я попал в 46-ю местную стрелковую роту командиром взвода охраны. Два командира были офицерами, а я был в звании сержанта, но командовал взводом. Рядом с этой станцией, между горами, располагался склад Советских Вооружённых сил. Советский Союз получал американские и английские машины через Персию (через Иран) по ленд-лизу: грузовые "студебеккеры" и "форды", легковые "доджики", "виллисы" и так далее. И вот мы их охраняли.
Потом оттуда нашу часть перегнали уже в Одессу. А окончание войны мы встретили под Полтавой. 9-го мая мы в поезде сидим, вдруг стрельба, мы в белье выскакиваем: "Что такое??". А там кричат: "Победа! Победа!".
 |
Шеховцов Д. Н. крайний справа |
- В госпиталях лучше корили, чем на фронте?
Разнообразнее. На фронте, я же говорю, от пуза давали, потому что готовят на столько-то человек, а после боя...
- А американские консервы доводилось пробовать?
Американские - нет, а вот немецкие доводилось.
- И как, хорошие?
О-о-ой, особенно тушёнка. В Сталинграде дошло до того, что когда Паулюса окружили, то Гитлер обещал его выручить. И по ночам мы слышали: "У-у-у, у-у-у" - звуки самолётов. Так нам приказ был: "Сразу берите ракетницы и смотрите, какая ракета будет: красная, синяя или зелёная. И все пускайте такие ракеты, чтобы они не знали, куда груз сбрасывать". И к нам попадали мешки с хлебом, консервы падали...
- Вы курили на фронте?
Да. Вот в отношении курения: у меня ни дед, ни отец, ни брат не курили. А я, когда в школе в Измалково учился, еду на выходной - друзья же встречают. Ну чем угостить? Покупаю папиросы. Были "Чайка" и "Красная Звезда". "Звезда" - ароматные такие, а "Чайка" - крепкие. И сам тоже тяну. Отец говорит: "У нас ведь никто не курит. А ты будешь как? Тебе же в авиацию идти". А я говорю: "В авиации, там бензин, мне не разрешат". И на фронте курил. Махорку нам давали.
- Я немного не понял, как вы в авиацию попали в 41-м году? Вы до этого имели какое-то отношение к ней?
Когда я учился в десятом классе, шла финская война. И к нам, уже перед окончанием школы, приходили агитаторы из разных родов войск. И танкисты - приглашали в училище. Меня, помню, уговаривали в "Особую армию по охране Кремля" - это в Москве. Мол, такая престижная должность, а я говорю: "Знаете, что? Я не сумею стоять там как мумия целый день". А когда мне предложили в авиацию, говорю: "Я согласен". -"На комиссию в Елец". И вот, интересно: приходим, там такая траншея закрытая, и темно. И ты идёшь по этой траншее, а они наблюдают: ровно ты идёшь или качаешься? Я всё нормально прошёл. Тогда говорят: "Давай на запах". Я понюхал одно: "Чеснок". Понюхал другое: "Лук" - примерно так. Дальше дают, спрашивают: "А это что?". -"Не знаю". -"На, ещё понюхай". -"Нет, не знаю". -"А ты когда-то водку пил?". Говорю: "Нет, но этот запах мне знаком". -"Откуда знаком?". -"Бутылки сдавал" - ха-ха-ха. В это время я ещё водку не пил. А мне уже восемнадцатый год шёл.
- А на войне вам наливали сто грамм?
Да. Но вот тут у меня другое отношение было: курить - курил, а пить - не пил. Особенно в наступление когда надо было идти, тогда давали сто грамм. А я не уважал это дело...
- Кстати, а что с семьёй вашей в оккупации случилось?
Орёл и Елец - два города: один на западе, другой на востоке. Через Ливны перед войной сделали хорошую шоссейную дорогу. Между Орлом и Ельцом железная дорога. А мы - между этими дорогами. И немец прошёл на Елец по шоссейной дороге и по железной. А у нас как был колхоз, так и остался. Когда уже в Ельце их разгромили, они зимой бежали через наше село. А у нас посредине села овраг такой, и, получается, с одной стороны выход, и с другой (сзади и впереди). А был у нас ветеринар. Этот ветеринар вместе с моим отцом сопровождали в Саратов, на Волгу, овец и коров. И он где-то на полпути говорит: "Зачем нам эти коровы? Бросаем их и возвращаемся. У нас же семьи останутся в оккупации". А когда отец и те комсомольцы не согласились, он ушёл и вернулся домой. И когда немцы отходили через наше село, он им показывал выход из этого оврага. А в это время он уже был председателем колхоза, потому что мужиков не осталось, и его, старика, назначили. И вот, когда я приехал в отпуск, мне отец моего товарища говорит: "Слушай, ну как же так? Человек вредит колхозу. Вместо того, чтобы раздать скирды соломы людям, он сказал поджечь. И вот не знаем, как поступить". А я взял и сообщил в КГБ. И они узнали: да, действительно, он - вредитель. Он в плену был у немцев в ту войну ещё и сам говорил: "Я шпрехать умею по-немецки". В общем, организовали собрание, люди хотели его наказать, но их уговорили: "Ладно, пускай. Он уже старенький, не надо его трогать". И он так и дожил там у нас.
Теперь по поводу брата. Брат был 12-го года рождения. Георгий Николаевич. Он учил меня с пятого класса до седьмого: русский язык и литературу преподавал. В десять лет он закончил четыре класса, а потом вычитал где-то, что в Ливнах открываются трёхмесячные курсы учителей. Он пошёл туда, окончил эти курсы, и его учителем назначили в какое-то село. А когда у нас из семилетки сделали десятилетку, он вернулся в нашу школу. А в 38-м году отменили льготы для учителей (тогда они были белобилетчиками). Ему уже было двадцать шесть лет, и он говорит: "Ну что мне, в сорок лет идти служить? Пойду сейчас". А у него уже было двое душ детей и жена. Так он участвовал, значит, когда наши войска входили в Литву, в Польшу, и он со мной переписывался. Говорит: "Так хорошо встречали нас поляки". И остановились они в Польше (город Августов). И вот, он мне прислал письмо 1-го июня 41-го года: "Обстановка сложилась такая, что вот-вот должна быть война. Немецкие самолёты ежедневно нарушают границу, а у нас команда: "Не стрелять". Один лётчик наш взял и посадил немецкий самолёт, заставил сесть. Так когда посмотрели - вся наша территория заснята". И дальше, наверное, не надо рассказывать, но он писал: "Если немец летом не нападёт на нас, то мы осенью начнём войну против Германии сами". Это были его слова.
- Это было его личное мнение или, так сказать, официальная информация?
Это его личное мнение. Но если он с высшим образованием, член партии - он, наверное, не рядовым там служил. Наверное, политруком каким-нибудь. И после войны уже мне рассказывал один человек, который тоже был в Августове, попал там в плен и после освобождения вернулся в село: "Мы спим, и ночью на нашу казарму нападают немцы. Мы в белье выскакивали, и при мне Георгия убили" - в первый же день. Мы потом запросы делали - "пропал" и всё...
- Скажите пожалуйста, в 41-м году вы верили в Победу, если честно так?
Я скажу, агитация у нас хорошая была. Пропаганда хорошо работала. Плохо то, что нам говорили, что на чужой земле будем воевать. Ну, мы в конце концов так и воевали. А так, надежда была. Нам всегда приводили в пример Невского, Кутузова, Суворова. Напоминали: "Россия никому никогда не сдавалась. Кто с мечём придёт, от меча и погибнет". У нас под Сталинградом был Сараев, небольшого роста. Мы когда в Капустином Яру остановились, зашли в одну хату, и я смотрю - две книги толстые. Говорю: "О, Библия!". А Сараев: "Библия? Давай сюда, мне бабушка библию читала, я её знаю. Сейчас поищу. О, вот! Смотрите". И показал нам один отрывок про какого-то князя (или я не знаю), где уже все чувствовали, что он побеждён, а он набирает силы и побеждает". -"Это про нас" - говорит. -"Мы обязательно победим. В библии написано так". (*Смеётся). И, откровенно говоря, после Сталинграда у нас уже надежда была, что мы победим.
- Каких советских полководцев вы бы могли выделить? Благодаря кому была одержана Победа, как по-вашему?
Я скажу, хоть его и осуждают, но, во всяком случае, Жуков стратег был большой. Из всех я только Жукова уважаю.
- А к Сталину у вас какое отношение?
Он жестокий был, но держал страну. Как сейчас говорят: чтобы на Украине порядок навести, надо, чтобы руководил Адольф Виссарионович Пиночет. Нужна дисциплина. Если нет дисциплины, какой ты умный не будешь - ничего не получится. Его, может быть, и не любили, но побаивались. Если бы не было такого жестокого и сильного, авторитетного человека... Я думаю, его участие в Победе значительное. Жуков же тоже тем ещё деспотом был.
- Как вы считаете, есть ли какие-нибудь правдоподобные фильмы о Великой Отечественной войне?
Повторить саму войну невозможно. Никакой артист не сумеет. Я, например, о войне в Сталинграде не смотрю.
- У вас сейчас осталась какая-то ненависть к немцам или к их союзникам?
Я всегда считал так: виноват не гражданин, не население, а виновато руководство.
- Как по-вашему, за счёт чего советский народ победил в той войне?
Потому что мы, русские люди, любим свою Родину. Мы никогда не были никому подчинены, кроме как этим татаро-монголам. И то их разбили, выгнали. Стойкость характера. Русские - сами не злопамятные, не агрессивные, дружелюбные.
- Дмитрий Николаевич, почему вы остались в Одессе? Почему не вернулись в родное село?
(*Улыбается) Мы когда приехали с Джульфы сюда, я стою возле общежития нашего, вижу - девочка мучается с велосипедом. Подхожу: "Золотко, что случилось?". -"Вот цепь соскочила, не могу надеть". -"Дай-ка я". -"А умеешь?". "Умею". А у моего брата ведь велосипед был, и я с пятнадцати лет и ремонтировал, и клеил всё. Взял, приподнял, починил: "А покататься можно?". -"А ты умеешь?". -"Конечно". Сел, прокатился, она говорит: "Спасибо, что починил". -"Нет, я велосипед тебе отдам возле твоей калитки" - ну, нахальный немножко был. Приходим, я ей: "А теперь говори, когда встретимся?". Она железнодорожницей работала. И мы месяца два, наверное, повстречались, и у меня с отцом её скандал получился. Он расспросил родословную мою, а потом спрашивает: "Ты коммунист?". Я говорю: "Да". И он очень плохо отозвался о партии нашей. Я плюнул, ушёл и не встречался примерно целый месяц с ней. А тут меня увольняют из армии и дают три тысячи шестьсот рублей. Я три тысячи оставил в кассе, шестьсот на пропой взял, отгулял, на следующий день прихожу увольняться в военкомат и потом иду за деньгами. Прихожу, а начальник штаба не вышел на работу. День не выходит, два не выходит, а деньги же у него. И я хожу. Кушать-то мне ещё в части дают. И тут встречаю маму этой девочки. -"А ты ещё не уехал?". Говорю: "Нет, мне так Одесса понравилась". -"Ну зайди к нам". Я как зашёл, так и остался. На второй день пошли вдвоём и расписались без свидетелей...
 |
20.11.2018 |
Когда я уже работал заместителем директора завода, как-то раз мы на воскресенье договорились с ликёро-водочным заводом, что они будут у нас бутылку брать. А мы делали молочную, водочную, винную - много всяких. Я вышел, у меня один выходной день, жду-жду - нету. А у нас на контрольно-пропускном пункте телефон был. Я зашёл туда, набрал их, переговорил. А я когда звоню, то всегда представляюсь: "Шеховцов". Сидит охранник, моего возраста примерно: "Можно тебя?". -"Я слушаю". -"Ты в Майне не был?". А Майна - это аэропорт возле Ульяновска. -"Был". -"А в Сталинграде был?". -"Был". -"А ты" - начинает -"Сельченкова (*?) помнишь?". Я говорю: "Помню, где он убит". А Сельченков - это сын начальника нашего районного банка. Потом: "Сидоров?". -"Убит". Ещё повторяет - я: "Убит". -"А Хрипкова помнишь?". Я говорю: "Хрипков? Знаю, что он где-то уже в Польше был". -"А это я...". Я так смотрю, у него зуб один кривой - да, точно, Хрипков. Ну, тогда ему было девятнадцать лет, а сейчас уже пятьдесят с чем-то. Спрашиваю: "Как ты здесь оказался?". -"Когда тебя ранило, мы шли на Одессу. Там Куяльник есть, аэропорт, и мы пригород Одессы брали: 2-ю Заставу, 1-ю Заставу. И подальше в камышах нам румыны так дали, что мы потом долго помнили. А затем нас сняли и перебросили на Белорусский фронт. А в Белоруссии меня вызвали и направили в Фергану (это в Узбекистане) - в училище. Там я получил звание и остался преподавателем. Дослужился до капитана, потом по состоянию здоровья уволился, приехал в Одессу и живу здесь. Сейчас работаю охранником". Вот так...
Комментариев нет:
Отправить комментарий