Родился я 1-го декабря 1923-го года возле города Гуляйполе Запорожской области. Но не в самом Гуляйполе, а на хуторе Дачном, в двенадцати километрах от города. Родители мои занимались сельским хозяйством. Семья у нас была очень большая: у отца было семь своих детей (четыре мальчика и три девочки), а у его брата было четыре девочки. И вот, брат отца погиб на фронте в Первую мировую, а жена его до этого родила четвёртую девочку и тоже умерла. И все эти четверо детей воспитывались в нашей семье.
В школу я пошёл рано, в шесть лет. Единственный в таком возрасте. Все остальные были старше меня. Учился четыре года на хуторе, а потом ещё три года в школе за одиннадцать километров от дома. Причём, чтобы сократить путь, надо было речку дважды форсировать. Вот так. Кончил семилетку и пошёл в педагогическое училище...
- Можно сразу несколько вопросов по тому периоду? На каком языке в школе преподавание велось?
Я учился на украинском языке полностью.
- А в колхоз ваша семья вступила?
Обязательно.
- А можно было не вступать в колхоз или это было в принудительном порядке?
Можно было, но не нужно. На хуторе собрался коллектив очень дружный. В 25-м или 26-м году, когда колхоз ещё не организовался, создали артель. В эту артель вошла примерно половина семей - самые-самые бедные. А в 30-м году организовали колхоз. И отец мой был одним из инициаторов его создания.
- И как вы можете оценить жизнь в колхозе, положительно или отрицательно?
Положительно. В начале тягловая сила была одна - лошадь. Техники не было никакой. У некоторых имелся плуг, сеялка была на хуторе. Вот и объединялись люди, работали. А в 32-м году, когда создали колхоз, МТС (*машинно-тракторная станция) появилась в районе. Эта МТС давала трактор для обработки земли, и дело пошло лучше. А то до этого всё было вручную. И после 33-го года колхоз очень окреп, стал обеспеченным. В общем, всем были довольны.
- Сейчас очень популярна тема голода 33-го года. Вас это коснулось?
Я сам голодал. Искажают беспощадно, я вам скажу, этот период. Дело в том, что никто не говорит, какая в 32-м году была погода. А засуха была страшная. Рожь, пшеница над землёй поднимались сантиметров на тридцать. В колосках бывало по три-пять зёрнышек, а обычно должно быть где-то тридцать-сорок. Мне запомнились слова отца. В июле 32-го года (мне тогда уже девять лет почти было) работали только коса, серп и косилка на конной тяге (её называли "лобогрейка"). Так вот, после первого покоса отец пришёл домой чуть ли не со слезами и говорит: "Даже пятьдесят пудов хлеба с десятины не соберём". А что такое пятьдесят пудов? Это шесть центнеров с десятины. А десятина тогда - это почти полтора гектара. То есть четыре-пять центнеров с гектара. Это не урожай. Это, считай, что его и нет.
- То есть главная причина голода - это засуха?
Засуха. Ведь не только хлеб (пшеница, рожь) не уродился, а и всё остальное: картошка, буряк. Урожай был очень-очень плохой. Картошки сколько посеяли, столько и собрали, а то и меньше.
- Давайте тогда с того момента, как вы закончили семилетку.
C нашего хутора в моём классе пятнадцать человек семилетку закончили. И мы втроём (я, мой двоюродный брат Ваня и одна девочка - Рогач Наташа) решили учиться дальше. А в Гуляйполе в 35-м или в 36-м году педагогическое училище открылось. Мы так подумали: двенадцать километров - значит, надо жить где-то на квартире. Если жить на квартире - это надо питаться чем-то, готовить. Как быть? Вначале мы ходили пешком эти двенадцать километров: утром туда, вечером обратно - каждый день по двадцать пять километров. А потом, месяца через два, мне дали место в только что отремонтированном общежитии - это уже был ноябрь месяц. Стипендию я сначала не получал. Дома денег тоже не было: у нас вообще в обиходе деньги были редкостью, потому что продавать нечего, а в колхозе денег ещё не давали. Уже где-то в 38-м или 39-м году начали давать обязательно за трудодни кроме продуктов и деньги. Ну, отец мне один единственный раз помог: пять рублей дал. Это для меня было счастьем. В общем, я в ноябре как-то прожил, а потом один, ну как его назвать, добрый человек (он мне помог и в общежитие устроиться) заставил меня написать заявление о помощи. Я написал заявление на имя замдиректора училища, и в ноябре мне дали первую помощь - десять рублей. На эти десять рублей я почти месяц жил. В декабре дали ещё десять рублей. А в январе уже назначили стипендию: двадцать три или двадцать семь рублей. И я на этой стипендии учился.
Первый курс закончил, второй курс закончил, а третий курс с 3-го сентября прекращает занятия. Собрание и команда: "Направить нас в школы". Почему? Как раз в это время омолаживалась армия, и всех учителей-мужчин, которые до этого имели бронь, призвали. И школы оказались наполовину без учителей. И вот, с 3-го курса педучилищ, с последнего курса институтов студентов направили работать в школы. Я попал на хутор в восьми километрах от того места, где я жил. Дали мне сразу два класса: первый и третий. А такой метод обучения нам не преподавали, никто не рассказывал. Возникла сложность большая. Хорошо, учительница там была одна, она помогла мне освоить это дело. Одновременно вести два класса - это сложный процесс. Ну, ничего. Ходил я в эту школу пешком: утром восемь километров туда, вечером - домой. В любую погоду.
Год проработал, пошёл в совхоз, подзаработал ещё денег - надо было немножко приодеться, потому что стипендии не хватало. А на второй год, перед самым началом занятий меня вызывают и направляют в Бердянск на курсы преподавателей физкультуры. Ведь в школах в 38-м году, кажется, ввели физкультуру, а преподавателей вообще не было. И вот, нас со школ собрали пятьдесят человек (шесть мальчиков и сорок четыре девочки), и мы три месяца обучались там. А потом команда: "Курсы закрыть". Помещение забрали, а нашего руководителя призвали в армию. И нас снова направили в школы. Теперь я попал в другую школу, в том же районе Гуляйпольском, и дали мне четвёртый класс. Заведующего, который там преподавал, тоже призвали в армию. А четвёртый класс - необыкновенный: тридцать шесть человек. Это тоже очень сложный метод обучения. Пришлось работать с ребятами дополнительно, но, тем не менее, я справился и с этим классом, выпустил всех.
 |
Курсы подготовки старших пионервожатых и учителей
физкультуры. Шейко в центре. Крайний справа – руководитель курсов. Бердянск, 1940 г. |
Вот так второй год я проработал. А летом 40-го нас собрали в педучилище - надо же было закончить учёбу. Полтора или два месяца мы занимались, сдали государственный экзамен, получили аттестаты и звания учителей. Да, и главное: нас, всего несколько человек, отобрали и зачислили студентами заочного отделения педагогического института. Без экзаменов, на основании среднего балла. И в 41-м году, в июле-августе я должен был на первом курсе проходить сессию, но в июне война началась, так что в институте мне не пришлось учиться.
- Можете описать первый день войны?
Школа у нас был большая, четыре учителя: одна женщина уехала на курсы повышения, две ушли в отпуск, и я остался при школе как дежурный (надо было там заниматься некоторыми хозяйственными делами). А квартира моя была буквально по соседству с сельсоветом. И по телефону нам уже 22-го числа днём позвонили из района и сказали, что началась война. Председатель сельсовета собрал актив: председатель колхоза, агроном, и меня тоже туда позвали. Создали дружину с целью наладить охрану фермы, складов и дежурства в сельсовете. Меня назначили информатором, что ли. Газета выписывалась только на сельсовет - так просто никто не выписывал. И моей задаче было, когда мы получали информацию, доводить её до людей. Значит, работали люди в поле, я к ним или ходил, или давали мне велосипед, если далеко было, и читал им эту информацию. Потому что люди спрашивали буквально про всё. Ну, кое-что нам по телефону сообщали, если это какие-то важные данные. И вот так мы дежурили.
А 19-го августа (я как раз дежурил в сельсовете), часов в одиннадцать ночи звонок: "Объявляется всеобщая мобилизация". Я председателю сельсовета сообщил, он созвал этих ребят, которые в дружину входили, а у нас три хутора стояли почти вместе, а один - километрах в четырёх. И надо было всех оповестить, потому что в восемь часов утра мы должны были выйти в райвоенкомат, который от нас находился километрах в тридцати. В общем, оповестили, и рано утром собрался народ с этих хуторов. Мужчин было много, человек восемьдесят. Председатель говорит мне: "Останешься здесь". А мне не было ещё восемнадцати лет, хоть я уже два года учителем работал. Я посмотрел, с кем я останусь: там два-три деда и женщины одни. И потом, увидел я эти проводы - они мне по сей день в душу запали: какой плач был, как провожали. Оставалось уже минут пятнадцать-двадцать до выхода, я быстрей к себе на квартиру, забрал всё, что у меня там было, в чемоданчик, и вместе со всеми пришёл в военкомат. Там всех по возрастам вызывали, направляли в отряды, и я уже оставался где-то в конце. Захожу, старший лейтенант посмотрел мои документы, паспорт и спрашивает военкома: "Что делать? Ещё восемнадцати нет". Тот глянул, а у меня уже стаж работы есть. Говорит: "Записывай в команду" - и назвал номер...
На следующий день нас направили пешком в Бердянск. Там формировался батальон связи запасной. Мы шли, потом в одном селе переночевали, а на утро поезд какой-то шёл на Бердянск, и мы на нём подъехали километров шестьдесят (а расстояние было больше ста километров). Прибыли в Бердянск уже часам к пяти вечера. Оказывается, батальон не в самом городе, а в двенадцати километрах. Значит, надо ещё эти двенадцать километров идти. Поздно вечером приходим - нас уже ждут, подготовили ужин. А мы же, по существу, перекусили накануне и больше ничего не ели. В общем, поужинали, там колхоз какой-то был - туда завезли соломы, и часть из нас разместили в клубе, а другую часть - прямо во дворе этого колхоза. Переночевали, на следующий день сформировали батальон, распределили нас по ротам, роты разбили на взводы и отделения. А через несколько часов машина привезла обмундирование, и нас переодели.
С наступлением темноты мы выдвинулись на восток. Шли в основном по ночам. Тяжело было, пока втянулись. Научились спать на ходу. В первую ночь пришли в какое-то село - не хватает людей, человек пятнадцать-двадцать. А с нами политрук был (бывший солдат или даже офицер) - это редкий человек. Как он о нас заботился, как он помогал нам! И он сразу сообразил. У нас две машины было: взяли машину одну, поехали обратно и по дороге насобирали этих пятнадцать человек. Они как шли - сходили с дороги, падали и продолжали спать. И уже рассвело, а люди ещё спали. В общем, собрали всех.
Таким образом мы прошли вдоль берега Азовского моря, дошли до Мариуполя, Таганрога и пришли в Новочеркасск. Там стоял наш 22-й запасной полк связи. Ну, точнее, настоящий полк ушёл и стал полком связи Южного фронта, а на этом месте сформировали новый 22-й полк. Там нас помыли, одели, снова разбили на две роты. Причём в эти роты попали те, кто имел среднее образование, кто в институте учился, и даже попали люди с девятью классами. Мы не знали, что будет дальше. А немцы уже вышли на левый берег Днепра, на Ростов наступали, и авиация появилась над головой.
Ночью тревога и снова марш. Правда, теперь нам выдали шинели, выдали винтовки - мы уже стали солдатами. И пошли мы из Новочеркасска в Георгиевск. Шли тоже ночью в основном. Расстояние - километров семьсот. Тяжело было, но втягивались. Переходы были такими: сначала давали тридцать пять километров, потом сорок, затем сорок пять. Где-то на пятый день - пятьдесят два километра. А под конец, когда уже подходили к Георгиевску, пришлось пройти семьдесят два километра за восемнадцать часов. Это вообще рекорд был. Получилось так, что мы прошли пятьдесят четыре километра до того места, где должны были остановиться, но оказалось, что нас опередили зенитчики. Они раньше нас прибыли в это село и уже развернули огневые позиции. Ну, командиры между собой договорились, мы там час передохнули, а потом отправились в ближайшее село за восемнадцать километров. И уже часам к двенадцати ночи мы добрались до своего местоназначения. Итого семьдесят два километра. Уже на ужин мы не пошли, свалились в каком-то помещении и сразу уснули до утра. И только утром нас накормили. Вот так.
В Георгиевск пришли, а после таких переходов обычно давали день отдыха. На следующий день - ничего. Только позавтракали, потом пообедали - в общем, весь день отдыхали. На утро начались занятия - строевая опять. День, два, три прошло - мы уже начали возмущаться этому нашему политруку: "Что же нас ничему не обучают? Оружие у нас есть, а никаких занятий, кроме строевой". Ну, не знаю, что они там обсуждали, но на следующий день объявляют: "Будем учиться по программе младших лейтенантов". А через два дня (это уже было где-то 7-е или 8-е ноября) одну роту направляют в Орджоникидзе (*Владикавказ), в училище связи, а через день и нашей роте команда: "Направить в город Сталинград" - тоже в училище. И всё.
Выдали на следующее утро нам сухой паёк на двое суток, погрузили, и доехали мы до Армавира. Там команда: "Выгрузиться!" - вагоны нужны для какой-то военной части. Наш старший ходил к коменданту станции - вагонов нет. Значит, он нам говорит: "Ребята, добирайтесь, как кто может". Ну хорошо. Я с товарищем одним, Бабийчуком Гришей, пошёл на вокзал. Один поезд, другой, а потом смотрим - эшелон с эвакуированными, набит полным-полно. Мы пробились в вагон - сесть нельзя, нет мест. И мы стоя доехали до Котельниково. Поезд этот куда-то в другое место повернул (он перевозил эвакуированных с запада Украины), а мы сошли и опять начали ходить по вагонам, узнавать, кто куда едет. Нашли один вагон, тоже полностью забитый, и в тамбуре разместились. Окно выбито, и там два студента - тоже едут на Сталинград. Ну, мы там приспособились, у них было одеяло - занавесили дверь, чтобы не задувало, а потом обнаружили в топке наверху дрова. Затопили печку, а около неё мог только один человек греться у дверцы, а другой - за печкой. И вот мы по очереди менялись. Промерзали жутко. Одеты были в шинели, белья нижнего не было, так что пронизывало очень сильно. И так добрались до Сталинграда.
Вышли на вокзал, посмотрели - наших никого нет. Оказались мы с этим товарищем, Гришей, вдвоём. Попили там кипятка, перекусили. Что делать? Решили поехать в училище. А мы же не знали, где оно. Расспросили людей, одна женщина пожилая говорит: "Так это, наверное, «Красные казармы»" - а это за Мамаевым курганом, на окраине города. Пришли туда, я дежурному говорю: "Вот, мы прибыли, нас только двое, остальные подъедут. Доложите". -"Ничего не знаю, езжайте на вокзал, встречайте остальных". Ну, мы вернулись на вокзал, там переночевали в углу, а на утро подошёл поезд, и в нём оказалось аж семнадцать человек наших. Тоже прибыли вот таким путём, как и мы, разными поездами. Собрались, и тут команда: "В оцепление!" - проверка документов. Оказывается, в это время формировалась армия, так они что делали: оцепляли вокзал, и кто там был из госпиталей и прочее - всех собирали и направляли на формирование. Мы вышли на площадь, смотрим, что отдельные ребята строятся и мимо этого отцепления выходят группами - их пропускают. Ну, я тоже скомандовал: "Ребята, становись в шеренгу! Равняйсь!" - по всем правилам. Ко мне подходит проверяющий: "Что, команда?". Говорю: "Да". -"Ну идите". Мы вышли, сели на трамвай, и направились в училище. Теперь я уже не к дежурному направился, а попросился к начальнику училища. Меня пропустили, я доложил ему: "Так и так, вот прибыла команда из девятнадцати человек, остальные на подходе". -"Так мы вас давно ждём". Вызывает он интенданта, отдаёт распоряжение ему: "Накормить, разместить в клубе" - уже ведь прохладно было, а клуб отапливался. И вот, нас девятнадцать человек - уже веселее. И мы там два или три дня отдыхали.
Через два-три дня прибыла вся остальная команда и старший наш. Нам привезли сухой паёк за эти дни (они, оказывается, получали паёк и на нас), и команда: "В баню". Переобмундировали нас уже как курсантов, выдали зимнюю одежду: шерстяную гимнастёрку, брюки, бельё. В общем, обмундировали по-настоящему и направили в батальон. Это было Сталинградское военное училище связи. В нём было два батальона, каждый состоял из трёх рот. А мы вот этой ротой как прибыли, так и оставались. Нас распределили по взводам, назначили новых командиров. Но начали мы не с учёбы. Следующей ночью нам дали машину, переправили на левый берег Волги и повезли за город на строительство железной дороги. (На карте этой дороги и по сей день нет). Работали ночью, утром - на машину и в казарму, а днём отдыхали. И так несколько дней.
А потом начались занятия. Обучались телефонному делу, телеграфному делу, радиоделу. Изучали азбуку Морзе, строевую. Занимались напряжённо, по восемь часов каждый день. Правда, после обеда давали личное время, где-то полчаса, и час на самоподготовку. 20-го декабря приняли присягу. После этого за нами уже закрепили оружие - винтовки трёхлинейные. Они, правда, хранились в пирамидах, и использовали их только на занятиях, а так не брали.
Прошёл январь, февраль - кончилось отопление (уголь, дрова). Водопровод замёрз, канализация замёрзла, казарма не отапливается. Тогда в казарме поставили бочку, трубу вывели на улицу, и эту бочку топили дровами, но только вечером, перед сном, и утром, перед подъёмом. Правда, здание, где учёба проходила (там стояли аппаратура, телеграф, телефон), тоже обогревалось - единственное в училище. Ну и столовая невольно отапливалась, как говорится. На зарядку выходили - если мороз был ниже пятнадцати градусов и без ветра, то мы до пояса раздевались. Если мороз был выше пятнадцати и с ветром, тогда гимнастёрки надевали. Умывались снегом. И вот так до конца зимы - начала весны. Хорошо закалились. В училище за это время я освоил азбуку Морзе, дошёл до уровня первого разряда. У меня со слухом было нормально, поэтому получалось успешно. Изучили телефонное дело, все виды телефонов. Изучили телеграфное дело - значит, я мог работать на телеграфе азбукой Морзе. Изучили радиодело, работу на радиостанции.
20-го мая, то есть ровно через полгода, нам семерым из батальона, из трёхсот человек, присвоили звания лейтенантов. Досрочно. Но об этом мы узнали только через два месяца. А вот Гришу Бабийчука, который со мной был, направили на фронт. Причём неожиданно: дали команду, присвоили звание, выдали направление и всё. А фронт был уже недалеко. Меня на занятия больше не привлекали: создали команду из восьми человек, и определили меня туда. Прислали к нам капитана из научно-исследовательского института, и мы испытывали новую аппаратуру связи: телефонные аппараты новые, радиостанции - РРУ, 12-РП, телефонные аппараты безбатарейные - ТАБИП (но они не пошли на вооружение, их забраковали). В общем, в этой команде испытательной я был до конца июня месяца.
В июле провели комплексное учение, где я был назначен начальником промежуточной телеграфной станции. Это учение мне запомнилось. Ночью погрузили на машину всю аппаратуру: телеграфный аппарат, аккумуляторную батарею НКМ-45 (это тяжёлая батарея), трансформатор, катушку связи. Ну и, кроме этого, винтовка, шинель, вещмешок. И за город (не знаю, сколько километров). Вывезли, выгрузили, на карте показали: "Вот тут линия связи, к ней надо подключиться, войти в связь с центральной телефонной станцией и быть в дежурном режиме". Так вот, ночь, а у меня фонарик только. В темноте надо найти эту линию, поднести туда всю аппаратуру, найти телеграф, трансформатор. И я нашёл. Причём сориентировался и определил место: оказывается (мы по топографии проходили), там была линия обороны ещё, наверное, со времён татаро-монгольского ига. Я посмотрел по карте, узнал разрывы этой оборонительной линии и понял, что недалеко линия связи. А оборудование надо ведь переносить в темноте: пройдёшь раз, потом вернёшься, пока найдёшь... Так я решил всё сразу перенести. Телеграфный аппарат (он был в ящике таком), телефонный аппарат, катушку связи, трансформатор и своё вооружение - всё на себя и к месту. Было недалеко, метров пятьдесят-шестьдесят, но вес-то был килограмм семьдесят, наверное. Как я дотащил? Но дотащил всё. Подключился, по телеграфу условный сигнал дал, что я на месте, потом подключил телефонный аппарат по этому же проводу (для этого нужен был трансформатор, потому что телеграф работал на постоянном токе, а телефон - на переменном), получил команду: "Быть в дежурном режиме". И только где-то через час, или даже больше, заработал телеграф: подключилась конечная станция, они связь наладили между собой, сделали обмен, я в дежурном режиме принял всё это на ленту и до утра дежурил. На рассвете подъехала машина, так это оборудование три человека грузили. Говорю: "А я один тащил". У командир взвода глаза такие: "Это же невозможно!". Откуда силы брались? В общем, всё успешно прошло. Правда, оно уже мне ненужно было, я ведь уже был офицером. Ну, всё равно пятёрку поставили. Вот так.
А 18-го июля построение батальона, зачитывают приказ, и вот тут только мы узнали, что нам семерым присвоены звания лейтенантов. А остальные двести девяносто три человека - младшие лейтенанты. 19-го погружают нас на Волге на пассажирское судно, завозят туда машину колбасы, машину или две хлеба на триста человек, и мне начальник команды, капитан, говорит: "Принимай продукты, будешь раздавать. Это на три дня". В кают-компанию сгрузили это всё, я пересчитал - оказывается, там удобно: один к одному. Думаю: "Чего я буду дежурить тут?". По кольцу колбасы и по буханке хлеба раздал всем, говорю: "Вот вам на три дня. Хотите - кушайте, хотите - смотрите" - и всё, я свободен. И этим судном мы пошли против течения на север.
На третьи сутки на каком-то причале приготовили нам обед, потому что сухой паёк наш кончился, мы пообедали, и нас стали кормить уже на этих причалах - готовили специально по пути. И на восьмые или девятые сутки мы прибыли в город Горький (*Нижний Новгород). Там сразу на железнодорожный вокзал, комендант подогнал поезд, погрузились в пассажирские вагоны и на Москву. Триста человек. Ну, ехали всего несколько часов, почти без остановок.
Когда прибыли в Москву, нас определили в резерв штаба формирования войск связи. Офицеров там уже было солидное количество. Наш старший доложил представителю штаба, и буквально через час скомандовали построение. Отобрали сорок человек (и я в эту группу попал), в другое помещение и говорят: "Никуда не выходить, через два часа поедем". Ну, я попросился в парикмахерскую сбегать, а то три месяца с лишним нестриженый, небритый. В общем, прихожу из парикмахерской, а людей уже нет, они только ушли. Куда? На трамвай. Я бегом на остановку, мне там подсказали номер трамвая - мол, в такую-то школу поехали. Приезжаю, они ещё все на первом этаже стоят. Тут команда: "Подняться на пятый этаж". Поднялись, разместились в большом классе, приходит один полковник и начинает вызывать по фамилиям. Даёт направление, указывает, где часть, и ребята разъезжаются. И так целый день. К концу дня из сорока человек, из связистов, остался только я один, и старший лейтенант-артиллерист прибыл. И ещё один лейтенант был, тоже из училища - интендант. Вот мы втроём остались.
К вечеру зашёл этот полковник, послал нас поужинать и говорит: "Располагайтесь до утра здесь". Мы переночевали, утром позавтракали, он вызывает нас троих, даёт нам удостоверения, там отпечатано всё по форме, даёт доверенности, а мне даёт печать: номер части - 527-й миномётный дивизион М-30 (*одна из разновидностей реактивных установок, известных в народе как "Катюша"). Мне поручили функцию начальника штаба дивизиона, старший лейтенант - исполняющий обязанности командира дивизиона, а интендант так и остался интендантом. Полковник говорит: "Поезжайте, выберите себе место и по доверенностям получите машину и всё, что надо". Мы трамваем туда добрались, нашли здание такое более-менее, выбрали помещение, где окна были целыми, и я остался там, а они вдвоём взяли доверенности и поехали по складам. Через некоторое время возвращается интендант. Ещё людей не было, а он уже получил продукты (ну, не на весь дивизион, а человек на сорок). Командир поехал и получил две машины, потом интендант поехал и получил кухню: полностью оборудованную, с дровами даже. На утро прибыли старшина с командой, повар - в общем, все по интендантской линии. После этого начали прибывать люди, а я как начальник штаба формировал батареи.
На следующий день стали прибывать офицеры. Сначала прибыли командиры батарей: один, второй. Мы продолжали формировать подразделения, размещали людей. И только на шестой день прибыл начальник штаба. На седьмой день прибыл командир дивизиона настоящий и всё. А я по штату - командир взвода управления, помощник начальника штаба. Я себе взвод сформировал, получил имущество связи, а командиры уже стали получать всё для своих частей. И таким образом, на седьмой день уже почти весь личный состав был в сборе, и начались занятия. Занимались по восемь часов днём и по шесть часов ночью - четырнадцать часов. Люди прибыли не специалисты. У меня был только один связист из госпиталя, остальные - нет. В общем, семь дней обучались, потом получили "Катюши". А "Катюши" были не на машинах, а на обыкновенных металлических рамах. Туда укладывались эти мины, каждая из которых весила девяносто шесть килограмм, так что одному человеку было не справиться, нужны были четверо.
На четырнадцатый день у нас дивизион уже был полностью сформирован. Команда: "На погрузку!" - и ночью в путь, на юг. Мы не знали, куда. Через трое суток нас встретил представитель штаба фронта, что ли. Команда: "Разгрузиться!" - дальше ехать нельзя. Направление - Сталинград. Триста километров. Ехать только ночью. В общем, добрались до места назначения и получили задачу: "Дать залп на определённом участке". Но дело в том, что личный состав не обучен ещё, они и не видели этого оружия. Видел его я, командир дивизиона, начальник штаба и командиры батарей. Нам в Москве, уже перед отправкой, где-то 12-го или 13-го августа, на полигоне показали стрельбу из этих реактивных миномётов, из "Катюш". Причём разные калибры там были: М-8, М-13, М-30. Показали, как ими пользоваться, как готовить, как стрелять и всё. А личный состав не знал. И, видимо, из этих соображений решили дать залп не на главном направлении, а на правом фланге, в северной части Сталинграда, ближе к Дону. В общем, там, где немец мог наступать. А если он такое оружие видел, то там уже не наступал.
На следующий день командир дивизиона берёт меня, берёт командиров батарей и несколько разведчиков. Получилась небольшая группа, человек семь. И мы выезжаем на машине в нужный район. Нашли место недалеко от Дона (там как раз стык армий был, наши держали оборону), осмотрели его и стали возвращаться. Было ещё утро, солнце только начало всходить. А у немцев авиация обычно начинала с шести часов летать - такая у них дисциплина. И мы проехали несколько километров, и вдруг "рама" появилась над головой. Это самолёт-разведчик, "Фокке-Вульф". Тишина, движения ещё никакого нет, и мы одни посреди поля, как на ладони. И этот самолёт за нами. Командир дивизиона (он уже имел некоторый опыт, видимо) дал нам команду в кузове: "Ложитесь!" - а сам встал на подножку рядом с шофёром и стал наблюдать. И вот, самолёт сначала заходит к нам сзади, как бы вдогонку. И только он начинает пикировать, чтобы бомбу бросить или стрелять, командир кричит: "Машина, стоп!". Самолёт пролетает, и бомба падает впереди, метрах в пятидесяти где-то. Проскочили. Потом этот самолёт поднимается, делает разворот, а мы идём полным ходом. Он навстречу нам, набирает скорость. Командир наблюдает: только он делает наклон, чтобы опять нас атаковать - тот: "Полный ход!" - опять мы проскочили его. Он из пулемёта прострочил, и мимо прошло всё. А наш газик километров шестьдесят-семьдесят всего мог выжимать. Ещё один раз самолёт зашёл - ещё один раз такой же манёвр сделали. И он ушёл: уже у него или закончилось горючее, или не знаю. В общем, мы проскочили. Это была первая встреча с противником, первый день. 20-е августа 42-го года. 20-е число мне вообще часто встречалось, я потом расскажу...
Прибыли в расположение части только вечером, когда уже стало садиться солнце. Командир дивизиона говорит мне: "Найди себе наблюдательный пункт, разведай цели (где у немцев расположены огневые средства), определи место и сделай привязку огневой позиции" - то есть, где наши установки надо ставить. Ну, я сам не артиллерист, но он мне показал перед выездом на фронт, как пользоваться артиллерийскими приборами. В общем, я взял стереотрубу, буссоль и выехал на то место. Со мной три солдата: два разведчика и один связист. Мы там переночевали на переднем крае, утром я подобрал огневую, нашёл место для наблюдательного пункта. Правда, НП пришлось выносить далеко вперёд, потому что пшеница была высотой метра полтора, если не выше - в общем, наблюдать было невозможно. Так я выходил далеко вперёд по этой пшенице, ставил стереотрубу и наблюдал. Нашёл хорошие цели: их, видимо, командный пункт и наблюдательный пункт. Когда вечером прибыл командир дивизиона с командирами батарей, уже с установками, я ему показал всё, он говорит: "Отлично". Огневая хорошо рассчитана, цели разведаны, ориентиры установил я, чтобы командиры батарей могли ориентироваться. И всё.
Ночью мы с личным составом установили мины, подключили, а в пять часов утра дали залп. Залп такой дали, что с перепуга даже наша пехота разбежалась. Потому что клубы дыма, огня, пыли поднялись. А огневая наша находилась от пехоты метрах в семидесяти. Но залп получился удачный. Мы эти цели накрыли, установки повалили сразу на землю, разобрали, закрыли бурьяном, замаскировали и уехали. Осталось только дежурное отделение. А вечером прибыли машины, забрали установки и увезли их с этого места. В общем, личный состав обучили, огонь свой немцам показали. Правда, мои солдаты (они ведь тоже первый раз под огнём) струхнули немножко и сбежали в тыл, аж на третью линию траншей. Когда кончился налёт, я смотрю - где они? Нету. Я аж перепугался: неужели погибли? Начал пехотинцев спрашивать - они не видели. А потом, где-то через часа полтора, смотрю - идут из тыла три моих солдата. Все целые, здоровые - ну, хорошо. Первое огневое крещение получили... А утро немцы дали налёт миномётный: недолгий, минут пятнадцать - они засекли это место. Но личный состав не задело, потому что никого уже не было на этом участке.
Ну, потом следующий залп был тоже с приключениями. Нас вызвали на наблюдательный пункт армии к семи часам утра, чтобы дать задачу. А разведчик немецкий вылетает в шесть. И он нашёл ту балку, где мы остановились, и тоже налетел, бросил бомбы. Машине в радиатор попал мощный осколок, ехать она уже не могла. Но мы успели отскочить, никого не задело. Меня только ранило. Ну, рана была мелкая, и я никуда не ходил, зажило со временем. И на следующий день мы дали залп. Но дело в том, что накануне, когда привезли снаряды, наш пиротехник (это как раз он ведал стрельбой) проверял снаряды, и один снаряд загорелся, обжог его, и пришлось отправить его в госпиталь. Ну, потом сказали, что он умер... В общем, стрелять некому. Прислали нового пиротехника, а это оказался взрывник из экспедиции какой-то геодезической. Он первый раз видел эти установки, и что делать, не знал. Командир дивизиона меня послал туда, солдаты собрали эти установки опять, на рамы поставили, я помог подключить. И надо стрелять, а этот не знает. А стрелять надо было по команде: как только полк М-13 даёт залп, вся артиллерия миномётная открывает огонь, и мы должны открыть. И вот, полк дал огонь, а мы не можем. Командир дивизиона мне: "Давай, выручай!". Я снова туда: я же знаю, потому что я подключал всё. И дали залп. Успешно дали. А если бы этого не случилось, командир дивизиона наверняка бы пострадал. Если бы не открыли огонь во время. В общем, уложились мы в этот график, в минуты, отведённые для огня, всё успешно закончилось, и наши перешли в наступление, даже захватили несколько высот выгодных.
Дальше были ещё залпы. 14-го сентября немцы перешли в очередное наступление на Сталинград и уже приближались к Волге. Наша 4-я армия понесла большие потери, и на следующий день ей на помощь прибыла 1-я ударная армия. Привлекли и наш дивизион. Мы заняли огневые позиции и на утро дали залп. Попалась партия специальных термитных снарядов, так там горело всё. Но главное, что немцам не дали продвинуться к Волге на этом участке, а это было севернее Сталинграда, в районе тракторного завода. Даже описывается в некоторых источниках этот момент. В общем, наши войска перешли 16-го сентября в контрнаступление, заняли высотки, причём очень удобные: оттуда просматривались далеко тылы немцев, Мамаев курган хорошо просматривался. И на этом месте немцы уже не наступали.
После этого успешного залпа мы получили команду: "Дивизионы формируются в бригады" - и я попал за штат. Должности командиров взводов управления ликвидировали (в бригаде был свой начальник связи, начальник разведки, как и в соединении любом), а меня направили в резерв штаба Донского фронта, который только-только начинал формироваться. Я побыл там месяц, выполнял некоторые обязанности при штабе фронта в течение октября, а потом меня направили в 309-й отдельный миномётный дивизион М-8. Это уже не тяжёлые установки, а восемьдесят миллиметров. И такие же мины, как у 82-миллиметрового миномёта, который стрелял из трубы. Причём оборудованы они были на танках Т-60. И там я снова стал командиром взвода управления.
- То есть этот реактивный миномёт был установлен на шасси танка?
Да, вот эти "Катюши" были на танках Т-60. Они очень манёвренные, быстроходные, скорость - 60-70 километров в час, мотор бензиновый, гусеницы, так что у них проходимость была хорошая. Даже вот в 44-м году, когда страшные грязи были, машина ни одна не проходила, а проходили только вот эти танки: Т-34 и Т-60.
И вот, с этим дивизионом мы поступили в состав Донского фронта. 19-го ноября 42-го года мы участвовали в артподготовке, потом прорвали оборону в районе города Серафимович и 23-го ноября окружили оставшуюся сталинградскую группировку. Причём на месте прорыва обороны в основном стояли румынские части, итальянские, и даже венгерские дивизии были. И немцы там понесли потери хорошие. Примерно тысяч сто сорок - это по признанию самих немцев, наши нигде не называли этой цифры. А я однажды в передаче слышал, немцы передавали, что за это время, за эти три-четыре дня, пока их окружали, они потеряли сто сорок тысяч. Это почти пятнадцать дивизий. В общем, потом мы удерживали это кольцо несколько дней, потому что Манштейн пытался прорвать оборону из вне, вывести окружённые части. Но не удалось им. А мы постепенно, не торопясь провели артподготовку и пошли в наступление.
Затем, 1-го декабря, немцам предложили сдаться, но они отказались. Снова артподготовка и наступление. 10-го декабря опять предложили - они отказались. Опять наступление, опять продвинулись мы, кольцо сжали. Потом, точно помню, в конце декабря было ещё одно предложение им - отказались. 9-го января (уже, казалось, им деваться некуда) снова предложили - отказались снова. Ну, теперь мы уже наступали до самого Сталинграда, и в конце января, где-то числа 28-го, подошли к вокзалу. А от Волги тоже наступала 64-я армия. В общем, 30-го января Паулюс сдался, ему уже некуда было деваться, а северная часть группировки, где командовал генерал Штрекер, отказалась сдаваться. Тогда все части Донского фронта, что были южнее, направили туда. Она в районе тракторного завода была, группировка эта. Оказалась немаленькая: девяносто три тысячи немцев. 2-го числа ещё раз им предложили сдаться - молчат. Тогда собрали всю артиллерию фронта (её так много собралось, что негде было встать), дали мощную артподготовку и замолчали. Прошло минут пятнадцать (время, казалось, так долго тянется), смотрим - появляются флажки белые. Сначала вблизи, на самом переднем крае: один, два, три, пять. Потом прошло каких-то минут пятнадцать-двадцать, и уже всё поле в этих белых флажках. То есть эти девяносто три тысячи сдались. Это было 2-го февраля 43-го года. Так что мы уже в наступление не шли, а только принимали этих пленных. Отправляли их своим ходом на станцию Гумрак, там их собирали и отправляли дальше. И на этом Сталинградская битва успешно закончилась.
После этого наш дивизион хорошо потрепался, и требовался ремонт машин, особенно этих установок. Они хоть и качественные были, но не долговечные. Надо было некоторые двигатели ремонтировать, некоторые вообще менять, менять ходовую часть. В общем, их отправили в ремонт, а мы некоторое время находились под Сталинградом. Наш полк заболел цингой, нас переадресовали под Москву, и там мы почти месяц пили хвойный чай, хвойный суп. Вылечились. И после этого из нашего 309-го дивизиона сформировали 1-й гвардейский миномётный полк и ввели его в состав 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. А этот корпус ввели в состав 1-го Украинского фронта, который раньше назывался Воронежским. Так что 43-й год, 44-й и 45-й я провоевал в 1-м полку 1-го корпуса 1-го Украинского фронта. После Курской битвы наш корпус перешёл в наступление.
- Так а в Курской битве вы участвовали?
Нет, мы были южнее, под Харьковом. Курская битва закончилась, и мы перешли в наступление. Освободили Харьков, Сумы и вышли южнее Киева. Там корпус форсировал Днепр, взял плацдарм. Правда, на этот плацдарм вышло мало людей: кто говорил - полк, кто говорил - дивизия. В общем, этот плацдарм не удалось расширить, потому что немцы (видимо, разведка их обо всём узнала) укрепились южнее Киева так, что мы не сумели прорваться. А севернее Киева, там 60-я армия успешно прорвалась, заняла плацдарм небольшой и начала переправлять свои части. И когда там появился такой успех, командование дало приказ корпусу перебазироваться севернее Киева. Мы перебазировались и ещё сутки ждали, пока закончат наводить переправу. И как только закончили, корпус перебрался на этот небольшой плацдарм, сразу вступил в бой и понемногу начал его расширять. Мы вели бой за расширение, и одновременно части Воронежского фронта переходили на этот плацдарм.
Да, вот здесь я хочу остановиться. Некоторые говорят, что Сталин приказал немедленно освободить Киев к ноябрьскому празднику (*более подробно тут: https://history.wikireading.ru/76070). Но ведь плацдарм этот готовился не сразу, и не в один день, и не было там таких потерь, как теперь говорят "миллион" - фронт не имел миллиона людей. Постепенно накапливались там части: сначала корпус, потом 38-я армия, а потом 3-я танковая армия уже прибыла перед наступлением. Так что сражение за Киев готовилось целый месяц. Поэтому и успех был такой, потому что накопили там много орудий, мощная артиллерийская подготовка проведена была, и 6-го ноября мы освободили Киев.
И тут же к вечеру команда: "Корпус с передовых частей снять и сосредоточиться в ночь на 8-е в Ворзеле". Прибыли мы туда, а утром получили приказ наступать на город Житомир. Немцы, видимо, этого не ожидали. У них там были части, но не так много. В общем, наш корпус успешно проводил бои, и к концу дня 12-го ноября мы уже освободили Житомир. Правда, бои велись днём и ночью, ежесуточно. После этих боёв я получил бессонницу. Вот когда взяли Киев, все легли спать, а я бродил. Значит, я солдат с дежурства снимал, сам дежурил у радиостанции или у телефонной станции, а им давал возможность отдыхать. И эта бессонница у меня продолжалась аж где-то до 27-го ноября. Меня уже перестали узнавать, я почему-то изменился. А после 27-го солдаты помогли мне: дали выпить, заставили хорошо покушать, заставили меня уснуть, и я проспал чуть ли не сутки. И после этого ко мне сон вернулся. Вот так.
После Житомира освободили Коростень, ещё некоторые районные центры и вышли аж на границу Украины. Ну а после этого у нас уже бои были, конечно, с перерывами. Надо было заправиться, привезти боеприпасы, питанием запастись. Когда запасаемся - продолжаем наступление. 2-го февраля 44-го года освободили Луцк и Ровно, а это уже было почти на границе нашей старой. Окружили в районе города Броды группировку: пять немецких дивизий и одна дивизия "Галичина". Некоторое время удерживали их, пока не подошли другие части, потом передали им этот участок фронта, а нас вывели на отдых. Распутица была ужасная. Вот я говорил, что машины не могли пройти. А корпус ведь был кавалерийский, так нам дали несколько лошадей, и мы на лошадях перевозили радиостанции, телефонные аппараты и всё, что надо. Питание подвозили солдатам некоторое время. В общем, передохнули, подсохло, и в апреле месяце снова начались бои - уже за Львов. Границу с Польшей мы перешли аж 27-го июля 44-го года.
 |
- А какие у вас тогда были машины?
Грузовые. У меня для связи были "полуторки", у продовольственников был ЗИС (они перевозили продовольствие, дрова и всё остальное). А во время этой распутицы, когда мы освободили Луцк, нам дали два "студебеккера". У них ведущие колёса и передние, и задние, поэтому проходимость такая же, как у танков. И вот эти два "студебеккера" полк выручили. Они перевозили всё: боеприпасы, продовольствие, людей. Шофёров, пока машину разгружали или погружали, по приказу командира полка кормили и сразу укладывали спать. То есть они отдыхали буквально час-два и снова в путь. И вот так несколько суток, в дни этой распутицы. Это героические ребята.
- А сами миномёты по-прежнему на танках были?
Да. На Т-60 была смонтирована установка, эта установка имела направляющие. У каждого снаряда имелись специальные штифты, они вставлялись этими штифтами в направляющие, подключались к батарее или аккумулятору, и с помощью этой батареи давались залпы, то есть мины выпускались и летели в цель. Сначала установки были одноярусные - это шестнадцать снарядов. Значит, одна установка заменяла одно орудие.
- А сколько всего у вас было таких установок?
Установок в полку у нас было двенадцать. Полк был лёгкого типа. А вообще нормальный полк имел тридцать шесть установок. И вот представляете, полк даёт один залп - тридцать шесть установок. Умножьте на двенадцать, а потом на двадцать четыре, потому что направляющих стало больше - сколько сразу снарядов летело. Один полк давал столько огня, что несколько дивизий не могли дать. Вот это "Катюши". А если таких "Катюш" было несколько полков, то они накрывали площадь полностью, так что там вообще ничего не оставалось, только искалеченные и убитые. Так что оружие было очень мощное.
И вот, в июле месяце мы вышли на границу. Правда, нам не сразу дали команду наступать, сначала надо было получить разрешение польского правительства на ведение боевых действий на территории Польши. Потому что это не так-то просто было. Короли Румынии и Болгарии, как только наши войска подошли, сразу дали разрешение на ведение боёв на их территории. А Польша (правительство Польши находилось в Лондоне) тянула. А потом нас обвиняют, что наша армия не помогла полякам, когда они задумали делать восстание. А было совсем не так. Поляки сами виноваты. Если бы они сразу дали разрешение, мы могли бы сразу перейти границу и начать освобождать Польшу.
В общем, на территории Польши мы шесть месяцев воевали и 27-го января 45-го года перешли границу с Германией. Попали в Силезский район. Вышли в южную часть, где у немцев была промышленность. Город Ратибор помню (*ныне польский город Рацибуж), там танки делали. Бои проходили успешно, мы вышли на реку, начали её форсировать, но нам дали стоп и перебросили севернее, за Бреслау (*Вроцлав). Бреслау мы обошли, не воевали, немцы там укрепились хорошо, но мы их окружили, и они потом, через полмесяца примерно, сдались всё равно. Так что мы не вели бои, чтобы не нести потерь.
16-го апреля был некоторый перерыв, мы запаслись боеприпасами, всем необходимым, и команда: "Наступать на запад". Только началось наступление, где-то через день-два гонец из штаба фронта: "Направление наступления изменить на Берлин". Тут подключилась 3-я танковая армия, 38-я пехотная армия Москаленко, и мы повернули на Берлин. Таким образом, с юга наступали мы, 4-я танковая армия пошла несколько левее, а с севера приближалась 5-я танковая армия 1-го Белорусского фронта. Наступление шло успешно, и где-то 25-го апреля мы уже подошли к столице Германии и окружили её. А после этого наш корпус снимают, мы выдвигаемся на Эльбу, то есть на юг, поближе к Дрездену, для охраны переправ. Когда мы подошли к Эльбе, там уже наводили переправы, и нам выделили участок для охраны. Несколько дней мы там стояли, в это время 3-ю танковую армию снимают из-под Берлина и отправляют на Прагу. Мы их пропустили (это уже было 5-е мая), а к нам в полк приехал командующий артиллерией корпуса и говорит: "Ребята, для вас война закончилась".
 |
Командование 1-го гвардейского кавалерийского корпуса.
Средний ряд: 1-й слева - новый командир полка РС подполковник Клячкин, 3-й -
генерал-лейтенант Баранов, 5-й - подполковник Середняк. Стоит 3-й справа -
капитан Шейко. Германия, 10 апреля 1945 г. |
И вот, 6-го мая мы завершили боевые действия, сосредоточились около села Пойсдорф, а меня назначили квартирьером. Я с группой офицеров и солдат выехал в это село, определил место, где можно разместить батареи, где можно людей разместить, и дальше уже слушал радио. Ну, я как связист обязан был радио слушать. И в этот же день слышу про переговоры о капитуляции, что западники ведут - Люксембург передавал. Я командиру полка доложил, он мне говорит: "Не отходи от радиостанции, слушай и докладывай". И я не отходя слушал 6-го, 7-го, а 8-го передают: "Капитуляция". Доложил командиру полка, он дал задание оповестить всех, а меня ударило в сон, потому что я эти сутки, собственно, не спал, устал сильно. Еле дошёл до дома, где остановился, лёг в постель и уснул. Это было уже где-то часов одиннадцать ночи. Меня не трогали, я выспался, только на следующий день, часов в девять-десять, встал, позавтракал и немножко пришёл в себя. Спрашиваю: "Что было?". Говорят: "Всю ночь стреляли, шум такой ужасный был, радость необыкновенная". А я вот этот момент как раз пропустил, проспал. Ну, ничего.
А 9-го началась мирная жизнь. Сначала мы дали волю себе: погода стояла хорошая, тихая, тёплая - мы разделись и стали приводить материальную часть в порядок. Чистили, мыли всё. В общем, жили лёгкой такой жизнью. Часа четыре-пять работали, чистили технику, а потом отдыхали. И простояли там до 28-го мая. Вот так война закончилась. Кстати, меня ведь должны были на Парад Победы от полка отправить. Начальник штаба говорит: "Собирайся, завтра поедешь". А утром звонит: "Какой у тебя рост?". Я говорю: "сто семьдесят три". -"О-о-о, не хватает...". А там ограничение: не ниже ста семидесяти пяти. И из-за этих двух сантиметров меня не отправили. Вот и всё. Поехал Байшев вместо меня. Вон у меня фотография с ним есть.
 |
Лейтенант Байшев Александр и капитан Шейко Григорий. Калуш,
25 октября 1945 г. |
- Вы не слишком устали? У меня к вам ещё несколько вопросов.
Да нет, я не устал.
- Давайте тогда по порядку. Можете описать свои впечатления от Сталинграда после его освобождения?
Ну, я же в Сталинграде учился до этого, училище связи кончал. В театр мы пару раз ходили. А когда закончились бои, я сел в машину (и со мной ещё кто-то), чтобы проехаться посмотреть. Город же был деревянный в основном, так все деревянные дома были разрушены, их разбирали землянки делать. Каменные здания все разрушены. С землёй сравняли город. Сапёры почистили только улицу, чтобы можно было машинами проехать, а так пройти было невозможно. Всё разрушено до основания, живого места не было. Жили в землянках.
 |
Взвод связи 1-го гвардейского полка РС «Катюши».
Капитан Шейко в центре со своими подчинёнными. 25 июня 1945 г. |
- Скажите пожалуйста, какие подтверждения зверств фашистов вы встречали на освобождённых территориях?
Ну, во-первых, повешенных сразу встречали. Расстрелянных встречали. Если были пленные, они их сначала расстреливали, а потом уходили. Много убитых было.
- Как вас встречало местное население в Европе? Как освободителей или наоборот?
В Польше, я вам скажу, нас встречали более-менее неплохо, особенно в сёлах. Ну, мы в городах-то и не останавливались, нам там нечего было делать. Хорошо встречали, угощали. Особенно хорошо встречали нас в Чехословакии, но это уже позже немножко, когда война закончилась. И в Венгрии неплохо было. Я жил с комендантом города в Венгрии. Я капитаном был, а он - майор. Дружно жили, угощали нас, приглашали...
- А вот на Западной Украине?
В Западной Украине, в селе - очень дружелюбно. Очень. Мужчин нам попадалось мало, и они какие-то насупленные, настороженные были - не знаю, мы не вникали в это дело. Но там недолго стояли мы.
- А не доводилось пересекаться с этой УПА?
Мы знали, что они есть, но их не называли УПА. "Бандеровцами" их называли просто. Во время войны были случаи нападений - это факт. Если часть мелкая - нападали, расстреливали. Вот, например, небольшую станцию мы проезжали. Там, как и на всех станциях, был комендант, и у него команда для охраны - человек десять-пятнадцать и всё. А им стало известно, что ночью будет нападение бандеровцев. Этот комендант наш поезд остановил и договорился с командованием, чтобы мы задержались, остались на ночь. И вот, ночью налёт. Мы засекли это, сняли одну батарею с платформы и ответили. И после этого налёты прекратились. Ещё раньше под Луцком тоже был случай. Когда взяли Луцк, наш полк выдвинули западнее - прикрыть подход к городу, потому что основные части ещё не подошли. Вечером команда: "Срочно перебазироваться на восток города". Там площадка была такая, мы поставили установки, а днём действительно из леса вытекают эти бандеровцы, несколько сотен человек. То есть известно было, что они собираются наступать на Луцк. Ну, командование дало приказ: "Залп". Дали залп, накрыли удачно и всё. Там, где "Катюши" стояли, бандеровцы не появлялись.
А после войны наш полк сначала три месяца стоял в Венгрии, а потом нас отправили в Западную Украину, в Калуш (это южнее Львова), ожидать погрузку для отправки уже домой, в Россию. Так вот, там из леса нападения почти каждую ночь были, стрельба. Если одинокий кто-то, то обязательно убьют и отрубят: кому палец, кому ухо - ну, для доказательства. Вот солдат пошёл сено косить для лошади - его застрелили. И на дивизию нападали каждую ночь. А когда "Катюши" рядом встали, нападения прекратились.
- Как вы можете оценить деятельность НКВД и СМЕРШ? Сейчас про них многое рассказывают.
Представитель СМЕРШ был в каждой части. Один офицер: лейтенант, старший лейтенант или капитан - не старше. Если пленных захватывали, то отдавали ему, и он отправлял их по своей линии. И всё.
- Ну при вас были случаи, чтобы расстреляли кого-нибудь за дезертирство или за трусость?
За трусость расстреляли одного под Сталинградом. Это было 19-го января. Дивизион получил команду прибыть в район Серафимовича для участия в прорыве, и нам надо было к девяти или к десяти часам прибыть туда. Уже выстроились, чтобы начинать движение - нет военфельдшера нашего. Пожилой человек, уже за тридцать лет ему. Командир полка туда-сюда - оказывается, тот сидит дома с простреленной рукой. Он сам себе её прострелил - "самострел". Что, с ним возиться? Полк должен быть через сорок пять минут на исходной позиции для вхождения в прорыв при наступлении. Ну, командир дивизиона что решил? Расстрелял. Вот это первый расстрел.
- И всё?
И всё.
 |
С женой Галиной, 1947 г. |
- Вы курили на фронте?
Не курил, но табака были полные карманы. Мне давали как офицеру сначала махорку, потом табак. А я солдат угощал.
- В каком звании вы войну закончили?
Капитан. Сначала три месяца был солдатом, потом через шесть месяцев "лейтенанта" присвоили в училище, ну а за годы войны я сначала получил звание старшего лейтенанта, а уже в марте 45-го стал капитаном.
- Как вы оцениваете роль Сталина в Победе?
Роль очень высокая. Может, что и делал он неправильно, но кто не ошибался? Что, командиры все поступали правильно? Тоже бывало всякое.
- Какие боевые награды у вас имеются?
У меня два ордена Отечественной войны 2-й степени, два ордена Красной Звезды, ну и два ордена Богдана Хмельницкого.
- Это за какие-то конкретные эпизоды?
Ну как? "Красная Звезда" и "Отечественная война" - это за участие в боях по освобождению Киева и Житомира. А один где-то ещё до сих пор ходит.
- Самый страшный эпизод на фронте можете вспомнить? Что врезалось в память?
Самое страшное было 16-го сентября, когда немцы уже буквально к Волге подходили, и началось наше контрнаступление. Мы же дали вот этот мощный залп, а потом немцы опомнились. У нас ведь авиации было мало, и в основном истребительная. И немцы запустили свою авиацию. Причём так, что через каждые двадцать-тридцать минут заходила серия самолётов: по двадцать, по тридцать штук над головой кружили. Сначала бомбили. И летали низко, потому что наши штурмовики не появлялись. Потом из пулемётов стреляли. А к концу дня уже стали бросать бочки пустые, куски рельсов, куски железа - просто бросали и всё. И это длилось весь день. Голову поднять нельзя было. Сначала все прятались в окопе, потому что летит не один самолёт, а несколько десятков, да ещё из пулемётов стреляют. Только пролетели - встал, выпрямился, там немножко побыл и снова на дно окопа. И так весь день. А в шесть часов немцы обычно кончали работать. У них рабочий день был строгим, самолёты с шести утра до шести вечера летали - всё светлое время. Вот этот день был у меня самым страшным. Вообще, у меня такая служба была, что во время войны я в основном находился на наблюдательном пункте. Это ближе всего к немцам.
- А что вы там должны были делать? Корректировать огонь?
Когда я был командиром взвода управления, я наблюдал за целями и сообщал командиру батареи или дивизиона на огневую позицию. Я обеспечивал связь между огневой и наблюдательным пунктом, потому что без связи нельзя было. Как только порыв какой-то (а при такой стрельбе порывы очень часто случались), направляю туда солдата, чтобы он устранил.
- А связь с помощью чего держали? По телефону или по рации?
По телефону. Под Сталинградом у нас были радиостанции, но ими не пользовались почти. Вот уже в конце 44-го, 45-й года - да, там уже в полку радиостанции работали на полную мощность.
- Как сложилась судьба вашего отца?
Он был в оккупации, а после освобождения рядом с ними остановилась какая-то военная часть, и его с несколькими односельчанами попросили побыть ездовыми несколько дней, пока не придёт пополнение. Ему было уже под пятьдесят лет. А потом получилась какая-то задержка, пополнение не пришло, и командир дал приказ зачислить его вместе с одним соседом в штат. И в одном из боёв (я не знаю, где это было), когда они подвозили боеприпасы на передний край, взрывом убило этого соседа, а отца ранило в ногу. Его отправили в госпиталь, и на фронт он уже больше не попал - его демобилизовали.
 |
Михаил Павлович Шейко во время лечения в госпитале, 3 апреля 1944 г. |
- Последний вопрос. Есть ли какие-нибудь правдоподобные фильмы про Великую Отечественную войну? Что бы вы могли посоветовать подрастающему поколению?
Есть правдоподобный фильм, по-моему даже двухсерийный, "Сталинград". Он снят репортёрами, которые воевали на фронте. Вот он самый-самый правдоподобный. (*Судя по всему, речь идёт о фильме "Сталинградская битва" 1949-го года).
 |
06.12.2020 |
P.S. Все фотографии военных лет взяты из книги Т. Волошиной, посвящённой Григорию Михайловичу Шейко.
Комментариев нет:
Отправить комментарий