Они сражались за Родину: Османчук Владимир Гаврилович

Я родился 1-го мая 1926-го года в селе Исаево Андрее-Ивановского района Одесской области. Мой отец, Гавриил Тимофеевич, до революции работал в хозяйстве, после революции - в органах района: ему было присвоено звание, и он обучал допризывников. В 39-м году он участвовал в боях в Финляндии, там был ранен, и в начале 41-го года его демобилизовали. Он ушёл в запас и работал в совхозе Амбаров Одесской области - доставлял в магазины товары и так далее. У меня были два брата и сестра. Один брат погиб маленьким, а другой - ещё года нет, как умер. Он 41-го года рождения.

- Вы были старшим ребёнком в семье?

Да.

- Голод 1932-1933 годов коснулся вашу деревню?

Да, коснулся. Я тебе сейчас расскажу всё так, как было, потому что мой отец участвовал в этом. В селе Исаево были так называемые "глубинки". Глубинка - это значит там засыпано зерно. В церкви, например, зерно было засыпано аж до самого потолка, и потом оно горело... Все помещения, свободные после "кулачки", были засыпаны этим зерном. НКВД (в том числе и мой отец) охраняло вот эти здания. Отец расставил охрану везде, бабушку мою тоже поставил охранницей - там было одно здание возле сельсовета. Но люди у нас не голодали. Почему? Потому что придёт человек (дома были глинобитные) и говорит: "Баба, сиди, не поворачивайся". Пробили дырку в стенке, натащили зерна и ушли. Недалеко от нас жили мамин отец, мать и два брата. Меньший брат собрал что-то десять или двенадцать человек односельчан, они ходили по тем домам, где хранилось зерно, набирали его и раздавали людям. Вот так. Отец мой, например, делал засаду. Он с мамой не делился многим, только так приходил: "Мы сегодня засаду делаем в здании таком-то". Мама быстро бежит к деду и говорит Симке, брату своему, что засада сегодня будет находиться там-то и там-то. Они идут в другое место, и никак их не разоблачали. Ну, там один самостоятельно решил - он попался, его судили, но семью его взяли полностью под обеспечение и так далее. Поэтому вот этот самый голод наше село не ощущало. А были те, которые раскулачивали - это местные жители. Их организовывали, они заходили в дома, проверяли, забирали всё, что нужно, и даже если в банках были какие-то крупы или что - выбирали и потом пьяные рассыпали по дороге. Это были потерянные люди, их презирали, они ничего не добились - как бомжи. Такими они и остались до конца своей жизни, и так, как говорится, и подохли...

- Я ещё часто слышу, что в то время засуха была сильная. Это правда или нет?

Да, засуха была сильная. Дед мой, когда Ленин дал крестьянам землю, начал работать, и уже дошло до того, что у него имелось пять лошадей, имелся паровик и так далее. В общем, хорошо он начал развиваться. А потом был поднят такой вопрос: "До чего же мы дожились? Революция прошла, разогнали помещиков, всё отняли, и снова то же самое получается, что некоторые обогащаются, а другие остаются нищими". Начали организовываться колхозы, крестьян стали туда перетягивать.

- Это было в добровольном порядке или в принудительном?

Это не добровольно, а просто предупредили, что так и так. Вот, например, отец приходит домой и говорит маме: "Иди к своему отцу, забери корову и всё, что можешь, потому что мы завтра будем его раскулачивать". А раскулачивали так: если он уже имел какие-то средства (плуги, сеялки и так далее) - забирали всё это в колхоз, корову забирали, лошадей, и сам он тоже шёл в колхоз. Но там кормили: варили каши, супы, и давали каждому, кто работает, талончики такие на обед и на ужин. У моего деда было два дома: где мы жили, и где он жил. Бабушка и дед работали - колхоз был рядом с нашим домом и домом сельского совета, и мы с братом тоже ходили кушать туда. Дед оставлял на столе эти талоны и посылал нас домой, чтобы мы достали их. Я ещё помню, что вместо талонов на обед принёс талоны на ужин. Потом второй раз ходил за ними... Ещё мы получали паёк: кукуруза перемешанная с мукой - это назывался малай. Вот так оно всё проходило.

- Ну помимо 33-го года не голодали? Нормально уже жилось?

На второй год, когда родился урожай - всё восстановилось, и люди начали работать в колхозе. Конечно, там ничего не платили, а ставили "палочки".

- Трудодни?

Да. Но важно то, что (я так понял) не пресекали вот это воровство. Например, гарман у нас был, где обмолачивалась пшеница. Там работал паровик: стояла такая машина, которой подавали снопы, и она молотила. А охранником был моего папы отец. Он турок, да. У нас дворец есть в Исаево, и он возил до революции хозяйку этой усадьбы. Так хлопцы его называли дед Лушпа. Он только что-нибудь - палкой лупил и всё. И, значит, только обед - он идёт к бабе, а все кричат: "Дед Лушпа ушёл!". Набирают в вёдра пшеницу эту или кукурузу и несут домой. Покуда дед пообедал, они уже всё разнесли себе и снова работают. И вот это не пресекали. Ну а потом уже завели овцеферму, свиноферму, и людям уже давали как бы паёк такой: муку, мясо - всё, что было в колхозе выращено. Так оно наростало всё и тянулось до 41-го года.

- На каком языке преподавалось обучение в школе?

На украинском, но был у нас и русский язык, и немецкий. Русский я очень любил, и знаю его очень хорошо - всех писателей и так далее. И немножко немецкий. Но я закончил семь классов всего, что я мог отхватить?

- Можете рассказать про первый день войны?

Отец вместе с секретарём парторганизации совхоза, инженерами и так далее в субботу ездил лошадьми в Березовку. Там был базар, и там было руководство. Я ездил с отцом: они ночью собирались, садились на подводы и на утро уже были на месте. Встречались в райкоме партии, там выпивали, курили. 22-го июня в воскресенье поехал и я туда. Рядом с райкомом был базар. Помню, девочки носили воду: "Эй! Кому вода холодная? Пять копеек кружка!". Мне это интересно было, я мотался по базару, покупал ситро (отец дал мне денег), и вдруг передают о том, что война - выступление где-то в час дня. Я иду к отцу. Они там курят, смеются, рассказывают - в общем, собралось всё руководство района, руководство железной дороги. Отца приветствовали всегда, что он фронтовик и тому подобное. Я пришёл и дёргаю папу. Он выступает, шутит. Я говорю: "Папа, передают, что война". Он спрашивает: "Что-что? Война?". Говорю: "Да, передают по радио". Папа скомандовал: "Слушать сюда! А ну включай радио! Пришёл сын и говорит, что война". Включили они радио - война. Ну что? Давай будем собираться домой. Где-то после обеда все начали разговаривать серьёзно уже, никакого смеха, и мы с отцом и всё это руководство совхоза и района вернулись обратно. У нас был радиоузел, и туда никого не пускали. А они все, кто приехал, зашли в этот радиоузел, включили (и я туда пролез с папой), а там музыка, бравурный марш, что-то по-немецки рассказывают, по-русски, передают, что то-то захватили и так далее, и тому подобное. А Сталиным было дано указание о том, чтобы не было провокаций - боялся войны, наверное. И не передвигать войска, чтобы не сказали, что мы начали войну. Командующий Одесским военным округом на свой риск, как говорится, ночью перекинул к Днестру войска. И когда румыны начали форсировать (мы были довольны разговором на другой день), Днестр был красный - так им дали наши отпор. Отцу позвонили из района, сказали окна заклеивать крест-накрест, чтобы в случае бомбёжки стёкла не бились, копать бомбоубежища и так далее.

Через несколько дней пошли повестки - всех на призыв. Люди были в боевой готовности, все говорили: "Мы разобьём, мы то, другое". Отец берёт двуколку ("качалка" мы её называли), лошадь, и едет в военкомат. И я с ним еду. В район только заехали - плач, крик, люди собираются, призванные уже с мешками стоят. Отец привязал лошадь, заходит в военкомат, и я с ним. Военком подошёл, обнял: "О-о, фронтовик - это хорошо! Будешь вести мобилизованных на Днепропетровск. А семья пусть эвакуируется, потому что мы будем отступать не меньше, чем до Буга". Написал справку, что семья коммуниста-офицера эвакуируется, "в пути просим оказывать помощь", и печать поставил. Отец говорит: "Я с ногой не могу. Поеду возьму лошадь в совхозе". -"Ну хорошо". Поехали мы обратно, он привязал ещё одну лошадь к "качалке", возвращаемся в военкомат - там уже выстроили в шесть рядов призывников этих (целый квадрат большущий такой, много людей очень), и впереди ещё офицеры. Отец свой паспорт мне положил в карман, скомандовал: "Вперёд!" - а я, растерянный, смотрю. А там, как двигаться на восток, подъём такой, с левой стороны верба росла, и оттуда текла вода - ровик был. И вот отец мне ни слова не сказал и пошёл. А люди кричат, цепляются за эту мобилизованную команду. И я вижу, они подымаются, уже доходят до этой вербы, и вдруг отец разворачивает лошадь, только пыль летит за копытами, и возвращается обратно. Подъехал ко мне (я был так растерян, что он покинул меня, ничего не сказав), и говорит: "Сейчас поедешь домой, ты такой рассеянный, смотри не перевернись - лошадь сильно шустрая". И сказал: "Вам дадут подводу, и вы должны немедленно эвакуироваться. Я буду вас ждать в Днепропетровске на переправе". (Какая там переправа??). Попрощался со мной, снова сел на лошадь и пошёл.

Приезжаю я домой, секретарь парторганизации вызвал маму, зарезали свинью, мама в бидоны мясо напихала, там был хороший мукомольный завод - шесть мешков муки запаковали, бидон мёда - в общем продуктами полностью нас снабдили, дали подводу - "каламашка" называется, которая возила свиньям корма, глубокая такая, и директоровских лошадей - звери. Ну и что мы могли взять с собой? Взяли одежду, одеяло, корыто, в котором лежал только что привезённый из больницы новорождённый братик Шурка, погрузили всё, закрыли квартиру и поехали. Проехали семь километров - село Романовка. Идёт уборка, люди косят пшеницу, арбузов полно, работают все. Мама говорит: "Смотри, все работают. Куда мы поедем?". Там свободный дом был, мы заехали туда, разгрузились, я пошёл к председателю, он меня заставил возить на лошадке бочку с водой в поле, мама тоже пошла куда-то в коровник работать. Потом она говорит: "Давай в совхоз вернёмся, возьмём зеркало, стулья, а то у нас не на чем сидеть". -"Ну давай". Поехали мы в совхоз, а там секретарь райкома, который эвакуировал нас. Бежит, тут вот эти гранаты длинные нацепил, пистолет и автомат. Увидел маму и матом на её: "Ты чего здесь?! Как так получилось?! Вон к такой-то матери сейчас же! Немцы уже подходят к Николаеву, обходят нас стороной". Мы быстро погрузились и поехали.

А куда ехать, не знаем. Эвакуировались евреи, и мы уцепились за ними. Куда не приедем - разбомбят. В Новоодессу приехали, чтобы переправиться через Буг - разбомбили. И так далее. В общем, ехали мы за этими евреями, доехали до Варваровки, а через Буг - Николаев сразу. Приехали туда, а там очередь на мост: с правой стороны идут танки и орудия тянут, большущие такие, а рядом с ними второй ряд - солдатский обоз. И третий ряд - гражданские. Ну, в первую очередь пропускают военных. Мама подошла к офицеру, а один еврей ударил коня и не дал нам заехать в эту очередь. Вскакивает один артиллерист, который держался за ствол большой пушки с прицепом, как дал этому еврею и завёл нас в военный ряд. Я ударил лошадей, а они как рванули, прихватили лошадь еврея этого и подняли на дышло. Вот так получилось. И тут начали снаряды рваться. Впереди нас в трактор ударило, он остановился, все начали разбегаться по сторонам, военные растерянные, с винтовками туда-сюда крутятся. Мама говорит: "Давай вернёмся в Варваровку, там здание исполкома, и там мы остановимся, покуда пройдёт это" - в мост попал снаряд, и его надо было ремонтировать. Кони наши как рванули и задним колесом зацепились за трактор этот. Там был такой покат к Бугу, и лошади не могут сдать назад, становятся дыбом. Мама подошла, дала письмо этому офицеру (тогда ещё не офицеры, а командиры назывались), мол, помогите. Тот скомандовал солдатам, те взяли нашу подводу, откатили, мы развернулись и поехали. А перед этим мама просила командира одного, что так и так, мы семья такая-то, вы не можете нас взять на машину? Он говорит (они встали, три офицера, и что-то на карте показывают): "Николаев уже окружён, только маленький выход есть". Оказывается, немцы оставили Одессу и прошли дальше, но в Николаеве их ещё не было, бои велись в стороне. И говорит: "Хорошо, но груз никакой не возьмём - только вас возьмём и всё". А мама ему: "Чем же я буду детей кормить? Нет, мы не оставим всё это". Мы поехали в исполком, там сад такой и полно евреев с подводами. Мы тоже поставили подводу, мама зашла в здание, на диван положила Шурку и говорит нам с братом: "Идите на переправу, как только отремонтируют мост, и начнётся движение - сразу скажете, и мы поедем".

Мы с братом пошли на переправу. Идём, все магазины открыты, люди грабят, забирают. Шли-шли, он заглянул в какой-то ларёк, говорит: "Смотри, там ситро! Давай достанем?". Мы разбили окно, он влез туда, подаёт мне бутылки, а я говорю: "Бери спички, пойдём на Буг, там «пароход» устроим". Он набросал спичек оттуда, я говорю: "Вылезай". Он подставил ящик - там два окна было - в меньшее всунул голову, прыгнул, а ящик упал, и он повис. Я смеюсь. Ну, голову ему повернул, толкнул, он упал обратно. Полежал, посидел, и вытянули его. Короче говоря, забрали мы эти спички, пришли на Буг, там плавала корова какая-то без головы, мы её подтянули, наклали спичек, подожгли. А до переправы не дошли даже. Там шумиха какая-то, ремонт, снаряды рвутся. Я говорю: "Уже поздно, пошли назад". Приходим, мама спрашивает: "Ну что там на переправе?". Я говорю: "Ничего, ремонтируют". А мы там и не были: переправа у нас осталась справа, а мы игрались на Буге.

На утро заскакивают немцы. Отец у меня офицер, и я был знаком со многой формой. Когда отступали наши войска, там и танкисты, и артиллеристы - все рода войск перемешаны были, и я не мог определить, кто они. Отходят солдаты и всё. А тут - немцы. Рукава закатаны, гранаты длинные такие, батлашки для воды. Между подвод шуруют, а я смотрю на батлашки эти, гранаты - такого ещё не видел. Выходит мама с дитём, посмотрела и говорит: "Ну всё, мы вечные рабы" - и опустила Шурку на землю. Люди помогли, подняли её, эти евреи начали уговаривать своих: "Не бойтесь, они с нами ничего не будут делать". Часть немцев прошла, а там дорога была асфальтирована до зданий исполкома и райкома. Вдруг подъезжает наш автомобиль ЗИС, и там стоит на треноге пулемёт крупнокалиберный. Большущий, лента висит и так далее. Солдаты встали чуть дальше от ворот, развернули пулемёт, а в это время показались мотоциклисты немецкие. Они как влупят по этим мотоциклистам. Те летят кувырком (а мы заглядываем с братом Валькой, нам всё видно). И тут подошла немецкая танкетка и как начала бить по этому автомобилю. Те четыре солдата, которые обслуживали пулемёт, аж кипели, подскакивали - так их разрывными пулями трощило, кидало телами на пулемёт...

В общем, прошли немцы. Никого они не трогали. А мост этот под всей своей тяжестью углубился, по нему ехать нельзя уже было. Я видел, потом ещё люди переходили, так они по пояс в воде шли по тому мосту - настолько он сел. Так его и не отремонтировали. Мы выехали из сада, заехали в какой-то домик пустой, переночевали там и на утро начали возвращаться домой. По пути, когда ехали через сад, лошади зацепились за яблони, корыто слетело, и Шурка вместе с ним. Ну, мама подобрала его... А до этого, когда мы эвакуировались и нас бомбили, мама его схватила, а был сильно большой урожай кукурузы, так что рукой нельзя было достать, мы в эту кукурузу вскочили, и мама там оставила Шурку. Немцы отбомбились, эти евреи собираются ехать, а мы ищем Шурку. Я маму дёргаю: "Да покинь ты его, покинь. Мы же останемся тут, мы не знаем куда ехать". Мама говорит: "Ну, бог с ним". Только отошла и наткнулась на него. И забрала. Вот так он остался жив. Я ему рассказывал, он плакал...

Когда спускались по Варваровке, везде были разбитые подводы военные, карты валялись, лошади раненые и так далее. И немцы, видать, заметили нас, потому что мина впереди разорвалась, потом сзади разорвалась и в стороне. Но не поразила нас. И всё это время мы за собой корову вели. Доехали до Березовки, мама говорит: "Тут я вас покормлю". Остановились возле колодца, а там полно лежит румын. Они замухрышки такие, вёдра у них из тряпок. Мы набрали воды, мама примус разожгла, начала жарить блины. Только перекинет блин на другую сторону, эти румыны - хап, хап, и нам ничего. Мама говорит: "Ну, тут я вас не накормлю, будем ехать" - собрали всё и поехали. Румыны нас не трогали. Правда, корову у нас там украли, но мы её случайно нашли.

Приехали в совхоз, заняли свою комнату (там общие дома были), а румыны уже знают, что семья коммуниста и тому подобное. Всё время приходят, лазят, сундук у нас был - открыли сундук, а дядька мой был моряком, и там лежала его форма. Ну, и тетради у нас там были, папино обмундирование военное и так далее. Они выбросили эти тетради, забрали папины сапоги, офицерское обмундирование - в общем, взяли то, что им хотелось. А дошли до формы моряка - один румын как схватил её, давай зубами рвать, топтать, потому что его брата под Одессой убили. Потом меня и дядьку моего забирали в жандармерию, затем его отпускали - одним словом, мы оставались в совхозе под наблюдением. Меня заставили воду возить на поле. Румыны выгнали женщин вырывать бурьян, и их что-то человек двадцать там было, этих румын. Они распределились, взяли палки и давай лупить женщин. Те орут, а я вижу такое дело, пробку вынул из бочки, побежал к лошадке и утёк. Так мы и находились на оккупированной территории...

- Румыны сильно лютовали? Расстреливали кого-нибудь?

Да, привезли к нам евреев. Молодые парни и женщины, здоровые такие. Они расположились в совхозе, работали - свиней чистили, коров (это же всё не успели эвакуировать). Может быть, их для работы и взяли туда. И румыны так: ночью возьмут несколько человек - расстреляют. И были там четыре парня. Они с румынами хорошо общались, те их выводили, они что-то делали и так далее. А меня и моего брата заставили пасти коров. И вот, мы гоним коров, а румыны куда-то повели этих хлопцев. Там большой такой ров был и возвышенность, наверху пшеница неубранная, а дальше - кукуруза. А эти парни - такие лопухи: несообразительные, тупые, как не знаю что. И вот, четыре румына привели этих четверых хлопцев, посадили всех рядом, винтовки за плечи, и разговаривают с ними. А Лука (так называли румына старшего) сел, винтовку взял и на них наставил. Двоих хлопцев за два выстрела положили. Один нагнулся и остался жив. И подхватился бежать. А ещё один схватил за винтовку и: "Лука, не расстреливай! Не расстреливай!". Они же могли толкнуть, задавить этих румын и так далее. Но они или боялись, или чёрт его знает - не вступали в бой, не сопротивлялись. Тот пацан, который побежал, был сильно изнемождённый, еле ходил. Говорили, что его отец - капитан дальнего плавания. Он вскакивает между коров, которых мы гнали, я говорю: "Подымайся туда и в пшеницу прячься". Он, дурак, не доходя до этой кукурузы лёг и лежит. Румыны пошли потом, его за шею приволокли да и тут же обоих расстреляли. Это на наших глазах всё было. Здоровые хлопцы... А ещё один там был еврей, хитрый такой парень, он с нашим одним товарищем убил румына тихонько. Так они спрятались в стоге сена, потом пришли наши войска, они пошли в артиллерию, и их снарядом разорвало...

В 44-м году немцы начали отступать. Сюда они шли с закатанными рукавами, такие бравые, а обратно отступали замученные, вшивые. Въехали в совхоз, видать, танкисты, все в чёрном, подводы у них были. Пробежала свинья, они её убили, кинули на подводу и ушли. Ночью какая-то последняя немецкая часть отступила, а мы попрятались. И вдруг слышим - станковый пулемёт строчит. Выстрелы, взрывы гранат и так далее. А потом врываются наши войска. Это был апрель месяц, не помню, какое число. Но Одессу ещё не взяли, там гремело всё, за столько километров слышна была канонада. Мы выглядываем с чердака, слышим разговор по-русски. Рядом с домом (через окно видно) поставили противотанковые ружья: мы не знали ещё, что это такое. Легли солдаты возле этих ружей, ну и в дом зашли, а там девки наши знакомые их начали ужином кормить. А слышно было, как мы перебегали. Эти солдаты говорят: "Мы стрелять будем, кто это такой? А ну снимите его, там могут быть немцы". Девчата кричат: "Володя, слезай! Это наши пришли!". Мы слезли с чердака, и так мы были освобождены.

Потом нас сразу посадили на машины - командирам нужно было узнать расположение сёл впереди. Мы поехали в одно село, показали им, там они остановились, до Стрюково нас довели и говорят: "Возвращайтесь домой". А потом сразу пошла мобилизация. До 26-го года всех способных забрали в армию, переодели...

- А что с отцом случилось, вы так и не узнали?

Отец, когда уходил, он забрал всех своих односельчан, с района и так далее. Его отряд, пулемётная рота, был послан (забыл, какое село за Николаевом) для задержания. И тот командир потом рассказывал, говорит: "Мы посылали их, но мы знали, что посылаем на смерть". Немцы разгромили их, и отец погиб. Мне рассказали...

И вот, все ребята были призваны, а 26-й год (нас несколько человек оставалось) не брали в армию. А 20-го мая всех вызвали и призвали. Повели нас этапом в Котовск. Привели, там расположили под каким-то навесом, распределили и погрузили в вагоны. И в вагонах начали нас бомбить. Часть людей направили в танкисты (забыл, в какой город), а нас отправили учиться на танковый десант в Кострому. Там в лесу был 25-й запасной полк, и там нам показывали, как прыгать с танков, команды объясняли - обучали, короче.

- Каким оружием учились пользоваться?

Автоматами, а у меня ручной пулемёт был.

- Дегтярёва?

Да, с диском на 47 патронов. И ещё помощник мой носил шесть дисков. А у меня седьмой.

- А почему именно вам дали пулемёт? Как это определяли?

А я знаю? Назначил так командир. Нам четверым дали пулемёты: в одном отделении я и так далее. Во взводе четыре пулемёта было.

- Чем кормили?

Мы когда приехали туда, у нас в котелках было масло, хлеб, ну и вторая одежда, бельё нижнее. Нас встречали люди по пути, мы выбрасывали им свою одежду и так далее. Когда приехали, нас начали кормить. А кормили неважно. Например, варили щи с рыбой сухой. Я её кушать не мог. А мне сильно ячневая каша понравилась: вкусно, я её любил и ел (*улыбается). В общем, не хватало нам кушать, плохо было. Но обучали очень сильно: утром подъём, берём такие жерди длинные, шестиметровые, один впереди, один сзади, и бегом десять километров. Хорошо, если попадёшь с таким товарищем, который в ногу бежит. А другой бежит, устал - бросает, и тебя носит вот так вот. Некоторые резали лес, строили домики - в общем, там работа была всё время. Потом посылали нас на Волгу разгружать муку, продукты. Там уже было хорошо, там мы могли питаться получше.

- Сколько вы там проучились?

Примерно до сентября. Погрузили нас в вагоны и начали везти. И так: как остановился поезд, мы - раз, выскакиваем и сметаем, что есть. Там бабы продают молоко...

- А деньги у вас были?

Нет! (*Давится смехом). Не доезжая до Москвы, на какой-то станции мы тоже спрыгнули, а там капусты на платформах полно. Мы соскочили, и давай. Я, например, кочан капусты урвал и ел. А одна женщина, майор, на меня смотрит: "Откуда вы такие голодные?". Я говорю: "С Костромы".

- Вам паёк не выдали на дорогу разве?

Выдали, но мы его съели: дали консервы, сухари. А потом уже объявляли, мол, проезжает состав - убрать продукты и всё остальное, чтобы не грабили (*улыбается). Приехали мы в Москву: "Выгружайся!". Нас заводят в какой-то ресторан или что-то такое, там столики на четыре человека, наложили хлеб, обслуживающий персонал подносит кушать - мы такого никогда не видели. Поели, хлеб забрали и поехали дальше.

Приезжаем на 1-й Украинский фронт, нас утраивают в 60-ю армию, в 71-ю механизированную бригаду Рыбалко. Уже были готовы блиндажи, мы там разместились, а эти танкисты-фронтовики такие довольные, нас приветствуют. Они только вышли из боя, и пополнение им в этом лесу дали - это в Западной Украине, недалеко от Львова. Наварили мяса, каши - ешь, что хочешь. Мы как нажрались, понос как напал на нас - все позаболевали. Ну, потом прошло всё, мы уже на это не жаловались, хорошо нас очень кормили и так далее. Мой взвод был направлен за четыре километра от расположения этой танковой бригады, мы там охраняли колодец. Всё было нормально, а потом началась подготовка уже на фронт. Нас закрепили за танками...

- По сколько человек?

На танке было примерно одиннадцать человек.

- Это на "тридцатьчетвёрке"?

Да. И нам ещё повезло, что наша 71-я бригада всё время была во втором эшелоне. Мы так: подъехали к тем, которые залегли в траншеях и должны идти в наступление, артиллерия открыла огонь, постреляла, и мы с ними пошли вперёд. Вот мы танками выскакиваем, прыгаем с них, стреляем, красная ракета - мы на танки и остаёмся, а пехота пошла дальше. И потом целую ночь по линии фронта на определённом участке включали-выключали фары, рёв создавали и вот так всё время двигались.

- Массовку создавали?

Да. Так я что хочу сказать: мы во втором эшелоне отходили и видели после боя, сколько погибло солдат - наших и немцев. Так я себе представил, как от Волги до Польши усыпано трупами наших солдат...

Мы подошли к одной деревне, там была сильно высокая гора, и там устроились немцы. Мы подошли, а нас начали обстреливать. Командир одного из наших послал доложить, а сзади, с правой стороны, лесок был, и там всё руководство осталось (командир роты, бригады). Этот солдат донесение должен был понести. И вот он только выскочил за село, как его пулемётчик с этой горы так расстрелял, что ему повырывало всё. Котелок и всё остальное раздробило. Мы вечером хотели его похоронить, но поляки сказали: "Ничего не долбайте, мы утром сами придём, похороним по-человечески его". Это был первый удар по нам.

В следующий раз мы вступили в бой уже в Польше. Танками ночью лесом прошли и заскочили в один населённый пункт. Там, видать, или кино, или что-то такое было. Одним словом, красная ракета - мы спрыгиваем с танков, и что видим, в то и стреляем. Разгромили это сборище, раненых и убитых на танк, зелёная ракета - мы тоже на танк и отходим.

Сразу после нового года нас перебросили на Сандомирский плацдарм. Немцы сильно потрепали американцев, когда те форсировали Ла-Манш или что-то такое, и был приказ Сталина. 7-го числа мы перешли на этот плацдарм. Подъехали на танках, разгрузились. Вот так фронт пролегал (*чертит рукой по столу), мы шли под этот фронт, а потом повернули в сторону. Была вязкость такая, грязь, мы долго не спали, шли и падали прямо. Держали друг друга и спали. Вдруг подошли - вырыты траншеи. И говорят: "Занять траншеи!".

- То есть вы уже не на танках были?

Нет, танки остались, мы бесшумно должны были пройти сюда. Танки оставались иной раз, а мы пешком проходили. В общем, спрыгнули в эти траншеи, смотрю - такие кусты (а темно ещё было). На утро мороз взял, примёрзло всё, и грязь уже нам не страшна. Я говорю второму номеру своему, который носил диски: "Ты смотри, вон там какие-то копны. Пойди набери сена, мы растопим, чай согреем". Он пошёл туда, говорит: "Это не копны, это накрытые снаряды" (*смеётся). И говорит, мол, там и орудия, и что ты хочешь. Только он это сказал, как передают команду по цепи: "Занять позиции!" - и не вести никакой огонь, ничего. И в это время земля содрогнулась от воя: "У-у-у! У-у-у!". А это, оказывается, сзади нас стояли пушки, вот эти "Катюши" (мы там только их увидели). Всё горело - такой обстрел начался. Только рассвело немножко, одни самолёты, которые бомбить, летят туда, а которые отбомбили - обратно. И вот так вот. Небо было закрыто этими самолётами. У некоторых начала из ушей кровь от этого звука идти, надо было раскрывать рот.

- У вас не пошла?

Нет, нам сказали при сильных взрывах раскрывать рот, чтобы перепонки не полопались. Потом подошли наши танки, мы погрузились на танки и вперёд. А немцев, видать, только обмундировали: форма зелёная такая, и притрусило снегом уже. Многие раздетые, только в одних пиджаках, и даже некоторые без шапок лежали - выскакивали из блиндажей своих, и тут их поражало. Усыпано всё было зелёными трупами. Мы едем на танках, а в стороне большая площадь такая, немножко покрытая снегом, и наши артиллеристы вскочили туда. А там минное поле. И мы видим: лошади тащат пушки, солдаты попадали с лошадей, а те прут, взрываются мины, пушки кидает вот так - страшное дело. Короче говоря, прошли это всё и пошли дальше.

Подъезжаем к одному посёлку (а мы, автоматчики, первыми должны были прочёсывать дома), нам говорят, что здесь находится городок шахтёров. По правую сторону построены дома, где они живут, и мы должны прочёсывать их. А нас обучали этому. Значит, два человека. Прежде, чем вскочить - гранату кинуть. Граната взорвалась - и туда. Следующую гранату кинул, перестрелял и так далее. Ну, в общем, это "прочёска" называлось.

- Вы из пулемёта прямо с рук стреляли?

Да. Дошли до одного дома (они двух- и трёхэтажные) - одно отделение вскакивает внутрь и начинает прочёсывать. Почистили - пошли дальше и так далее. И вот, мы прошли, наверное, километра полтора, стоит дом (низкий обыкновенный домик), и мне выпадает прочесать его. Я держу наготове пулемёт, чтобы начать стрелять, палец на предохранителе (ты должен сначала на него нажать, а потом на спусковой - он рядом тут - и пулемёт пошёл работать). Иду туда и смотрю в окно. Думаю: "Только стекло разобьётся или выстрел сделают - я туда пущу очередь сразу". Ничего. Дохожу туда, думаю: "Ну, сейчас дверь открою, и тут меня срежут". Дверь ногой ударил, она распахнулась, а там сидит семья: поляк, полячка и двое детей. И я с пулемётом - раз повёл, два повёл, и не выстрелил. Они кричат, а до меня дошло, что я не нажал на предохранитель перед тем, как нажать на спусковой курок. -"Ну, думаю, хорошо". Они мне: "Садись, садись!". У нас тогда ещё не было масла такого, по двести грамм, как сейчас имеется запечатанное - они суют мне масло это, наливают спирт. Я говорю: "Я не пью". А этот перепуганный поляк говорит мне: "Впереди човгы"...

- Это что?

А я не могу понять, что это такое. Он тогда мне нарисовал, мол, танки спрятаны. Тут насыпи такие из угля (большие кучи), а за этими насыпями находятся танки. Я говорю: "Ну хорошо". Выскакиваю из дома, как раз подходит командир взвода, я говорю: "Так и так, поляк сказал, что вот тут танки". Он командует: "Прекратить прочёсывать!". Вызвал наши танки, те - раз, и тут же появились: они сзади нас шли. Выскочили, и мы видим - танки немецкие разворачиваются и убегают. Наши погнались за ними. Потом уже, когда мы дошли до места боя, то видели немецкие танки, раздавленные трупы немцев, намотанные на гусеницы кишки ихние...

1945 год

Короче говоря, дошли мы до польского города Миколайки. Наша бригада должна была освободить его. Оказывается, рядом был лес, и наши танки прошли туда. Два танка выскочили и сгорели под фаустпатронами. Значит, они не могут двигаться, ждут в лесу. А впереди три трёхэтажных дома стоят в ряд, и перед ними, видать, немцы вырыли окопы, которые уже притрусил снег. Наши заняли позиции, и как только подымутся - откуда-то бьют пулемёты. А я, если у меня было такое время, к танкистам подходил. Ну, чтобы увидеть что-то, поговорить. Подходит ко мне один танкист-офицер и говорит: "Вот вы с помощником своим пойдёте на этот дом. Мы не можем определить, откуда бьёт пулемёт. Не бойтесь, наши танки в каждое окно направлены". Ну что, отказывать? Мы идём.

- Вдвоём?

Да. Я перескакиваю через траншею, в траншее наши, а меня хватает за ногу один солдат - это, оказывается, мой земляк. Он из села, которое рядом с нашим совхозом, хорошо я его знаю, и он тут со станковым пулемётом. (Он тоже остался живой, а чего остался живой - потому что был ранен. И пулемёт даже не дотянул. Впоследствии мы с его вторым номером разряжали эти ленты да заряжали наши диски). И вот, мы подходим к дому, окна уже разбиты (туда пустили снаряды), занавески болтаются, и я с пулемётом: если что-нибудь - буду стрелять (уже научился). Только зашли в коридор, я говорю: "Так, ты давай наверх, а я вниз". Оглянулся (мы же не смотрели назад) - оказывается, за нами пошла вся рота. Никто не выстрелил из этих окон. Ну, помощник мой выскочил наверх и говорит: "Полно настреляных гильз, пулемёт лежит, и никого нет".

- У вашего второго номера какое оружие было, автомат?

Да, автомат. Я спускаюсь вниз, там сильнейший подвал, и полно людей. Там, конечно, были и немцы, наверное, и кто ты хочешь. Я зашёл, они приветствуют, тоже начинают угощать и так далее. А я когда шёл, то в окопе поскользнулся, упал и намочил сапоги. Я сел на приступках, переобулся. Покуда переобулся, уже вся рота прошла, остался только наш взвод. Мы тоже поднялись и пошли, оставили только одного нашего товарища, чтобы он охранял. А когда вернулись и зашли в подвал, он уже был убит. Значит, немец всё-таки не погиб, который стрелял из пулемёта...

Мы начали отходить. Уже слышно было, что в городе идёт бой, а перед городом проходила железная дорога. Наш взвод подошёл сюда. Вот тут немцы, а здесь речка проходит (*показывает). Здесь тоже дома, и отсюда немцы тоже стреляли, но их миномётный огонь прижал. Подходит командир роты (который меня потом награждал) и говорит мне: "Вон там будка железнодорожная, засядете и будете наблюдать. Немцы могут перейти речку и ударить нам в тыл. Если вы не отразите их из пулемёта, тогда бросаешь три красные ракеты, и мы даём пополнение". Мы долго не задержались, я только почистил пулемёт, потому что когда полз, в ствол набралось грязи. Мой напарник выглядывает в окно, говорит: "Немцы переходят реку". Ну хорошо. Мы приготовили пулемёт, он диски разложил, чтобы менять, и автомат у другого окна. Оказывается, там неглубокая речка, немцы её быстро вброд перешли и начали идти прямо сюда, на железную дорогу. А мы находимся в этой будочке (какие-то бумаги, папки там были). Когда они подошли близко, я с пулемёта как шмальнул: один диск, второй - три диска выпустил. Они орут - страшное дело. Наши, если раненые, стонут, а немцы - орут почему-то сильно. Перебили их (сколько там осталось?), они - назад, и ушли.

- А сколько их изначально было?

Ну, наверное, взвода два, человек восемьдесят. Половина перебита, половина ушла. В это время командир роты на броневичке подлетает сюда, посмотрел, говорит: "Молодцы, оставайтесь здесь пока, может ещё что-то получится".

До ночи мы были там. И потом - всё: освободили этот город, подошли танки, нас посадили на танки, мы пошли и зашли в какой-то лес. А впереди какие-то частные домики. И чего-то танки в лесу остановились и повернули орудия не туда, куда нужно идти, а повернули назад. Тут подъезжает какой-то командир и на танкистов ругается: "Почему вы развернули орудия сюда и почему остановились?!". И в это время начался миномётный обстрел. У нас было положение такое, что если мы попадали под огонь миномётный, то могли залезать под танки. Мы залезли под танки, и тут снаряд недалеко разорвался. Одного хлопца тяжело ранило, а меня ранило в голову (*показывает на макушку). Хорошо, что шапка была. Обстрел кончился, мы повылезали из-под танка, куда девался мой помощник, я не знаю. Или его убило, или он где-то замотался в лесу. Я остался сам, а меня ранило ещё в левую ногу, и один солдат из нашей роты помогает мне отходить. Командир танка говорит: "Иди в тыл, там подберут". Мы идём, а рядом проходит железная дорогая, и там сильно высокая такая насыпь. Вдруг подскакивают "Виллисы" американские, и выходит Рыбалко.

Мы когда поступили с пополнением, он выступал в лесу у нас и говорил: "Мы вступаем в бой, переходим границу с Польшей. Если кто-то из вас начнёт грабить или что-нибудь такое - не дрогнет рука расстрелять. Попадёте в Германию, делайте то, что они делали у нас". (Но Сталин это запретил, не разрешали бить гражданских). У него зубы все золотые, сам он был в коричневых брюках и в форме такой блестящей. Подогнали машину, он на неё вылез и вот это рассказывал нам.

А тут он был в телогрейке, как все солдаты, в штанах тёплых и шапке солдатской. С ним солдаты, которые его охраняют: человек десять или пятнадцать, наверное - тоже на "Виллисах". Он подходит и спрашивает: "Где ранило?". Я говорю: "Вот на опушке этого леса". -"Куда ранило?". -"Туда и туда". -"Ну что ж, война, ничего не поделаешь" - и снова пошёл. Так вот, я хотел сказать, что эти генералы, они не прятались где-то, они всё время были на передовой, врывались, куда им нужно, чтобы проверить и так далее. Ну и вот это мой последний бой был. Машина забрала нас и перевезла в какое-то здание, где госпиталь делал операции.

- Это уже какой месяц был?

Это было 2-е февраля 45-го года. Мест уже не было, и меня положили в коридоре. Рядом со мной лежал офицер, раненый в шею: видать, снайпер его шмальнул. Он дышал, и кровь хлестала из раны... Я ждал операции, чтобы попасть на стол. Там были студентки молодые, которые только заканчивали институт, врачи всякие и так далее. Короче говоря, я попал на эту коляску, уже третий или четвёртый на очереди, и меня отвезли к врачу (он быстро всё делал). Одна студентка всё меня допрашивала: кто я, что я и так далее - в общем, чтобы развлечь меня. И все, когда он делает операцию, кричат. А я себе думаю, что это надо, наверное - кричать, да и тоже стону и кричу. Врач говорит: "Что такое? Или нехорошее обезболивающее? Чего они кричат?". Одним словом, слышу только по голове: "Ш-р-р-р". Не больно, ничего - укол дали. Вытягивает он осколки и бросает на поднос такой. Перевязали меня, а я перед этим лежал почти четыре дня, и у меня это всё загнило: как придавишь - кровь течёт.

В общем, всё сделали, и я попал в госпиталь. Это был какой-то институт большущий, и там нас лечили. Хорошо в госпитале: кормили, концерты давали и всё такое. Артисты хорошие выступали, Русланова была и так далее. Приезжает комиссия: одна женщина-подполковник и с ней остальные. В спортзале ложат нас всех на ковры, и она начинает командовать: "Поднять левую ногу! Поднять правую ногу! На велосипеде ехать" - и так далее. Командует, а другая врач записывает всё. Подняла, посмотрела, и направляют меня (я ещё ходить не мог) на курсы младших лейтенантов 60-й армии в город Ратибор - это Германия. Не только меня, а нас несколько человек. Там было большое здание с куполом, частные захоронения - в общем, целый замок такой. Пробыл я там примерно месяц. Потихоньку выздоравливал, и что мог, то делал. В это время нам сняли мерки, пошили шинели, поставили бирки, обмундирование было готово уже - только вручить и направить нас на фронт.

- А чему вас там обучали?

Всё то же самое: бегать, стрелять, ползать и так далее. В общем, как военное училище.

- На командира пулемётного взвода?

Да.

- А с кормёжкой как обстояли дела?

Там уже было очень хорошо. И вот, всё уже подготовлено, как вдруг ночью такая сильная стрельба, что аж страшно. Генерал нас поднимает: "Подъём! Высадился десант немецкий!". Мы заняли круговую оборону, приготовились. Оказывается, рядом с нами был аэродром наш, и они ночью узнали, что Победа. И лётчики подняли вот эту стрельбу. В девять часов выезжает генерал и командует: "Всем вернуться в часть!". Вернулись, выстроили нас и объявляют, что День Победы. И тут мы давай салютовать (*дрогнувшим голосом). Как начали все стрелять, а впереди меня один казах стоял из нашего взвода. Высокий, он вечно когда шёл, я несу пулемёт, а он рукой ударит по пулемёту и потом держится за голову, как будто я его ударил. В общем, шутил так. И я его чуть не убил тогда (*смеётся). Из пулемёта как начал стрелять, а он голову поднял вышел, так у него пилотка слетела. Вот такое дело.

С командармом Пуховым (в центре) после Победы

После этого начали нас переводить в нормальное пехотное училище в Новоград-Волынский. Оно стало называться Винницкое военно-пехотное училище. Там я прослужил, и там же после всего я демобилизовался. Ну, могу ещё рассказать о других боях. Например, когда мы подъехали к одному населённому пункту (там не разберёшь, город или нет - у них уже тогда было всё асфальтировано, дороги хорошие, а не как у нас), там был такой как бы лес, шахматным порядком посаженный. Мы зашли в этот лес, и, оказывается, немцы нас окружили. Сразу команда: "Окопаться!" - потому что немцы могли простреливать в любом направлении. Значит, выкопаешь два штыка примерно, и оттуда вода поступает. Так что сделать траншею мы не могли: то лежали на земле, то за бугорок какой-то прятались и так далее. К счастью, к нам попали миномётчики. Они открыли огонь из-за бугорка. Один миномётчик бросил в ствол две мины, и миномёт разорвался. На утро стрельба прекратилась, нам сказали, что придёт помощь. А рядом проходила асфальтированная дорога, и там глубокие рвы для стока воды были. Один раз прошёл бронетранспортёр сюда (открытый, бока только бронированные). Через несколько минут обратно прошёл. И так курсирует. А рядом был двухэтажный домик. Я говорю: "А ну, давай перелезем в этот дом". Мы перелезли туда с моим напарником, и нам хорошо сверху видно этот бронетранспортёр: сидит один водитель и ездит свободно туда-сюда. Мы поставили пулемёт, он мне говорит: "Всё, шумит, сейчас подойдёт". Подошёл, хорошо сверху его видно, и я нажал, выпустил весь диск туда. Транспортёр попал в кювет, перекинулся и лёг. Мы подбежали, я снял с водителя ремень, нацепил себе, и его пистолет забрал. А напарник мой взял у него часы и ещё что-то. Командир взвода говорит: "Я вас представлю к медали «За отвагу»". Но командира в этом же бою убили... Так что я хочу сказать: с этим пистолетом я ходил всё время. И все в роте знали, что я это проделал. А перед наступлением я его в вещмешок положил. И что ты думаешь? Я был ранен, в госпитале этот пистолет у меня лежал в вещмешке, потому что вещи мы сдавали, бирка была и так далее. В училище попал - тоже никто меня не проверял. А когда поехал в отпуск, то завёз его домой (*смеётся). И пачки патронов запечатанные.

- Сохранился он?

Он сохранился, но потом уже начальник милиции забрал его. Я сыну своему показал, как стрелять, а у него друг был, сын начальника милиции. Они выстрелили эти патроны вдвоём, а потом взяли у батька наши патроны от ТТ. А тот патрон меньше, так он, значит, выстрелит и в стволе остаётся, а второй патрон его выталкивает. В общем, так он ушёл у меня...

Помню, когда мы на танках заскочили в один город, там склады военные были: продуктовые, с обмундированием. Сперва мы зашли в булочную. Я вытряхнул всё из вещмешка, оставил только ложку свою из дома и пистолет, набил туда булок полно и завязал. Вышел, захожу в склад разбитый, а там шоколад и конфеты. Я открыл вещмешок, вытрусил эти булки, набрал шоколада (*улыбается)...

- А вы до этого пробовали шоколад?

Нет, где же... Набрал этого шоколада и несколько булок. Потом танк наш попал под фаустпатрон и сгорел. Но хлопцев не было. Если бы они были, то они бы обстреляли, а они в это время слезли прочёсывать, и танк пошёл.

- Танкисты погибли?

Один погиб. А потом там был танковый бой. Я не видел лично, как он проходил, но потом, когда мы приехали на другом танке и посмотрели, там была уйма наших танков побитых и немецких. В их танках, кажется, никеля не хватало, так когда снаряд попадал, он лопал броню как стекло - трещины такие оставались. А в нашем танке просто была дырка, он не разламывался. Ну, всех этих танкистов вытянули, похоронили, а оставшихся я не видел, которые вели непосредственно бой. Вот такое дело.

Ну и потом мы видели вот этот самый концлагерь Освенцим. Мы его не освобождали, освобождали другие части, а мы просто рядом проезжали танками и туда подъехали посмотреть, как там было. Это ужас. Там, оказывается, были построены дома, и в этих домах Паулюс учил свою 6-ю армию штурмовать Сталинград. Вот там они вели подготовку к борьбе за город - это была самая сильная гитлеровская армия. (*Информация не подтверждена). Так мы видели там обувь детскую (там их раздевали и так далее) и обращали внимание на то, что детей расстреливали и сжигали там. Печи вот эти самые видели, куда газ запускали и тому подобное.

Ну а остальное, я говорил уже, что мы ездили ночью по линии фронта и шумиху подымали. И так: ворвались в населённый пункт, постреляли, всё разбили, зелёная ракета - бросай всё, раненых и убитых забирали на танки и уходили. Вот такие дела. Ну, разные там были мелкие стычки - много рассказывать.

Когда проходили выборы в Верховный Совет, наше училище охраняло линию связи недалеко от Львова. Мы там в засаде сидели, а бандеровец вылез на столб и резал провода. Мы его уничтожили, подошёл наш броневик, а мы не откликнулись: надо было четыре часа там отдежурить. Брызгал дождик, мы палатками накрылись, а провода начали падать. Так наш командир начал стрелять с броневика из пулемёта, чтобы мы отозвались. А мы промолчали, потому что палатками накрылись и лежали там. Он развернулся и поехал обратно. Взял две машины солдат и приехал снова. Мы потом ещё выговор получили за то, что не откликнулись. Вот такое дело.

Так когда мы охраняли эту линию, получился такой эпизод. Река Случь, и через неё мост. Этот мост сильно охранялся. А в селе рядом был наш пункт, который мы, как говорится, патрулировали. (Это не стоило бы, конечно, рассказывать). Мы пришли туда ночью и зашли в один дом - хороший, красивый дом. Там жила одна женщина, а муж её был командиром сотни бандеровской. И она имела с ними связь (ну, конечно, это всё ясно). Мы туда зашли, разговорились, она сказала: "Приходите, кушайте, я вам буду готовить" - и тому подобное. Один день, другой - в общем, я с ней хорошо познакомился уже. В конце концов, в один вечер мы приходим (это был примерно час ночи), открываем дверь, а там "бандеры": сидят за столом и пьют. И - раз, на нас автоматы. И мы тоже, как-то так получилось, что все зашли, и все вооружены. Один "бандера" говорит: "Садитесь". Они двигаются в одну сторону, мы садимся в другую. Они на нас держат автоматы, мы на них держим автоматы. Наливают самогонки (а я вообще не пил), и нам всем поналивали стаканы.

- А сколько их было?

Человек восемь, наверное.

- А вас?

И нас тоже около того. Двое, кажется, отстали. Да, где-то девять человек нас было. Мы сидим, и наливают: "Пейте" - и чтоб все выпили. Я тоже выпил, но ничего, не пьянел. А один парень, Ураев, сибиряк - у него была граната (мы при полном боевом ходили, могли в любой момент вступить в бой), и ему удалось эту гранату взять из мешка. Он вытянул и говорит: "Так, вы - в окно, а мы - дверями. И без всяких выстрелов, иначе взорву гранату". Мы, значит, в двери, а "бандеры" через окна выскочили. Так меня обвинили потом, что я по служебным делам неправильно себя повёл. А я был старшим этой группы, лейтенантом. Такие дела...

- То есть вас разжаловали?

Ага. А демобилизовался я в феврале 51-го года.

- Вы курили на фронте?

На фронте - нет, а после - да.

- Вы так и не сказали, вас наградили медалью "За отвагу" за тот бронетранспортёр?

Нет, я не получил.

- Не помните, как звали вашего напарника? Второго номера, который диски таскал.

Ураев его фамилия. Ураев Серёжа.

- Так он с вами был и на фронте, и впоследствии?

Да.

- Вы же говорили, что разминулись с ним, когда вас ранило. Как вы потом опять его нашли?

А он тоже попал на курсы младших лейтенантов.

Ураев первый слева

- Что можете сказать о пулемёте Дегтярёва? Надёжное оружие?

Да!

- Как к вам относилось местное население в освобождённых странах? Вот поляки в частности.

Очень хорошо. Они нас приветствовали. Например, в госпиталях они работали - убирали и так далее.

- А к немцам или к румынам у вас сейчас осталась какая-то ненависть?

Да. Определили, что после войны уже с ними улажено всё, но я их ненавижу. И румын - тем более.

Слева направо: Сергей, Владимир Османчук, Иван Василенко, Антон

- Были у вас на фронте случаи дезертирства или, допустим, мародёрства? Чтобы кого-нибудь расстреляли.

Не было.

- Самое страшное, что врезалось вам в память?

Ну что тебе сказать? Оно всё страшное, но вот когда нас окружили, мы боялись, чтобы не попасть в плен.

- Я так и не понял, что с вашим братом Симкой случилось?

Мы когда ехали за Варваровку, попали под миномётный обстрел. И его ранило в голову. Помощи никакой не было, мы его перевязали, и он умер.

- Сколько ему тогда было?

Лет семь...

- Последний вопрос: как относитесь к Сталину?

Честно? Очень хорошо. Если бы не он, мы бы погибли. Когда Сталина Хрущёв опаскудил, и нам читали вот эти самые его письма секретные и так далее, так меня чуть из партии не выгнали. Я заявил ясно на собрании, что я не признаю, что вы мусор выносите из избы. Этого нельзя допустить. Сталина я приветствовал и приветствую.