Врасков Георгий Сергеевич

 

Как тебе представили меня?

 

- Сказали, что вы сын полка.

 

О, вот давай с этого и начнём. Я - сын полка знаменитой 172-й стрелковой дивизии. Родился я в городе Владивостоке в 1933-м году 19-го июня. Так сложилось, что отец мой служил на флоте, и его бросали с одного место на другое. И в 41-м году, перед самой войной (примерно в мае) его отправили восстанавливать Каспийский флот в городе Баку. Таким образом наша семья попала в Азербайджан.

Через месяц-два началась война. Отец был, так сказать, сдаточным механиком и ремонтировал знаменитый пароход "Иосиф Сталин" на Каспии. Я к этому времени уже пошёл в первый класс и учился в школе. 

 

- Можете рассказать о том, как проходило ваше патриотическое воспитание? Тоже интересный момент.

 

Очень просто. Все мои соученики и ребята, которые потом стали сыновьями полков во время войны, прошли ту же школу, что и я. Всё дело в том, что в те времена в школах была построена такая система, что, к примеру, утром перед началом занятий во дворе школы стоял флагшток. На флагштоке в восемь часов утра поднимался флаг. Красный флаг. И все стоящие вокруг этого знамени пионеры отдавали честь. Тем самым мы выражали признание своему государству и этому флагу. После этого пионервожатый выходил и всегда нам рассказывал о событиях, которые произошли вчера и которые назревают завтра. Таким образом, мы были в курсе дела. Все мальчишки и девчонки, стоящие в этой "коробке", уже знали, что сегодня такой-то день. Нам рассказывали про стахановское движение, как комсомольцы там где-то работают, что-то строят, восстанавливают и так далее. А мы стояли и слушали. Вот с этого момента уже начиналось воспитание молодёжи. Затем, когда заканчивался учебный год (в июне месяце или в конце мая), всех ребят, как правило, посылали в пионерлагерь. Если нет - они посещали какие-то кружки. У нас в то время было очень много всяких пионерских организаций, в том числе и Дворец пионеров. Но никто дома никогда не оставался и просто так не ходил по улице. Все были заняты. Если это Дворец пионеров, то мальчишки и девчонки, которые туда приходили, получали там закалку. Какую? Ну, скажем, беседы всякие проводили с ними, читали им разные повести (Гайдара и так далее). Это настраивало ребят на какой-то лад. Они воспитывались. Или, скажем, в пионерлагерь поехали. Очень много было на Чёрном море таких пионерлагерей. Значит, там организовывали шлюпки, дети катались, им рассказывали о флоте, о водолазах, как собирались поднимать корабли утонувшие. Рассказывали о шпионах, о том, как их ловили, о собаках, которые на границе служат. Это всё было воспитательным таким моментом. И вот таким образом я учился в школе.

И вдруг однажды нам сказали: "Война". Что такое война? Её нужно не только понять, её нужно ощутить. Вот до молодёжи, например, и сегодня очень тяжело доходит, как понять и ощутить эту войну. Сказать просто: "Это война". Ну и что? А вот мы в Баку стали её ощущать тогда, например, когда начали летать самолёты. Когда начали их сбивать. Когда началась защита, потому что не дай бог, если бы самолёт прорвался к городу и сбросил хотя бы одну бомбу. Там же весь город в нефти. Пожар был бы сильнейший. Поэтому их не допускали. И мы всё это слышали. Это первое. Теперь второе. Тут отец сказал, что уходит на фронт. Тут соседа забирают на войну. Мы уже видим, как все мальчишки начинают переживать. Папа моего друга Генки тоже уходит на фронт и так далее. Уже чувствуется напряжение - папы уходят на фронт.

 

- Ваш отец тоже ушёл?

 

Ну конечно. Он пришёл домой и сказал: "Я ухожу на фронт". Это был 41-й год, уже примерно к осени. И как я ощутил, что он уходит на фронт? По тому, как мама взяла его пиджак и на нашивках начала пришивать ему звёздочки. А потом однажды собралась колонна в воскресный день, их посадили на пароход - группу, которая уходила на фронт, и они ушли со слезами на глазах. Вот это мы уже ближе ощутили войну. И то не совсем.

А вот уже ощутили вплотную в тот момент, когда в городе появились раненые. Оказывается, в Баку решили создать реабилитационный центр для раненых солдат (в то время их называли красноармейцами). И появилось очень много раненых. А раз появилось много раненых - их нужно где-то размещать и лечить, да? А где? Большие магазины, некоторые школы, кинотеатры освободились, там поставили кровати и сделали госпитали. И вот, мы с мальчишками и девчонками бегали туда помогать. Чем помогать? Стирать бинты, стирать наволочки (простыни нам не давали). Особенно девчонки. Вот это совсем уже приблизились к войне.

И ещё. Через некоторое время началась блокада Баку. Немец рвался на Кавказ, и там завязалась упорная борьба. А раз Баку был уже в блокаде (не такой, конечно, как Ленинград или Сталинград), значит что? Продовольствия стало мало. Только раз в день или в два дня (а то и в три дня) мы могли, стоя в огромной очереди, получить буханку хлеба. И вот, получаешь буханку хлеба и смотришь на мокрые глаза матери, как она делит её на шесть человек. А нас было шестеро. У меня ещё две сестры были, бабушка... Вот так мы вплотную соприкоснулись с войной.

И вот это соприкосновение (что тут вот ходят без ног, без рук, собираются солдаты, рассказывают о войне, мы всё это слушаем, нам дают сводку информбюро в школе при поднятии флага и так далее), а так же патриотический настрой в школе и в лагерях привёли к тому, что у пацанов стала возникать такая мысль: "Как же помочь?". А может, даже и не было такого патриотического взрыва, а просто хотелось уехать на фронт. Может, и хотелось ещё, откровенно говоря, просто убежать от того, что тут уже хлеба нет, и кушать хочется. Убежать на фронт, а там, может быть, кто-то накормит. Возможно, и так было. Ведь сегодня нужно говорить правду. Потому что когда я начинаю говорить, меня начинают подначивать: "Ну как это так, патриотический дух? Ишь, какой патриотичный пацан был: взял и поехал на фронт. А может, тебя что-то заставило? Может, ты делов каких-то натворил? Нахулиганил и хотел убежать?". Да, были и такие случаи, когда пацаны что-то натворили и убегали. Но тогда такого криминала не было, как сегодня. Раньше громаднейшее хулиганство было - это если там кошку убили или разбили большую витрину в магазине каком-нибудь. Вот это о-очень большим криминалом считалось, ха-ха.

И вот, настал уже 43-й год, и мы с пацанами решили: "Давайте рванём на фронт". Но как попасть на фронт? Мы долго изучали обстановку, ходили в госпитали и узнали о том, что после реабилитации, когда солдаты немножко подлечивались, их опять посылали в воинские части. И мы ходили на вокзал и видели, как оттуда всё время отходят три-четыре вагона с этими "реабилитированными" красноармейцами. Они уже были в военной форме, некоторые даже с палками - заполняли вагоны. И эти вагоны уходили. И порой по детской, так сказать, хитрости мы спрашивали: "Куда же вы едете?". -"О-о, пацаны, мы едем опять на фронт". Иногда их провожали девушки или медсёстры, давали им цветы, проливали слёзы и так далее. Музыка там какая-то играла. Иногда. Но не всегда. И мы уже поняли, что попасть на фронт из города Баку можно только попав в воинский эшелон. Вот если попадёшь в воинский эшелон, значит тебя куда-то привезут. Но не получалось. Нам постоянно что-нибудь мешало. Мешали разные вещи, начиная от очереди за хлебом, которым нужно кормить маму, папу, бабушку, дедушку (и так далее - у кого какие были семьи), и заканчивая школой, которая была очень серьёзная у нас. И там была очень сильная дисциплина, ведь я учился в элитной школе. Потому что папа мой был, так сказать, номенклатурным работником Министерства морского флота. И сорваться нельзя было.

Но время шло, и настал 44-й год. Когда закончили мы школу, и уже нечего нам практически стало делать (а лагеря очень многие уже были забитые пацанами и девчонками), то мы собрались с ребятами и сказали: "Едем на фронт". Ну, это целая история, я о ней не хочу рассказывать.

 

- Почему?

 

Потому что там была замешана и милиция, и комендатура, мы лезли в вагоны, нас оттуда снимали, били нам по шеям, возвращали нас домой, и всё это было неинтересно для нас. Но мы всё-таки рвались.

 

- А сколько вас было?

 

У нас была группа. Но в основном нас было два человека: я и мой друг Генка. Мы поняли, что группа эта, которая собирается ехать, она только портит всё и делает не то, что нужно. И мы начали изучать вопрос самостоятельно. Первый раз мы просто зашли в вагон и спрятались. Нас вытащила милиция: "Что такое? Чего вы сюда лезете?". По шее надавали и так далее. Второй раз мы снова полезли туда, спрятались, нас нашли, вытащили, в комендатуру привели, жопы нам набили, шеи намылили и сказали: "Ещё раз поймаем"... А мы полезли опять. В общем, этот период как-то остался нехорошим в моей памяти.

А потом мы пришли к выводу: для того, чтобы уехать на фронт, нужно выждать момент, сидя под перроном, и смотреть, когда поезд отходит. Для этого нужно выдержку иметь. И когда только тронется вагон - выскочить оттуда и вскочить на подножку. А раньше двери в вагон не закрывались. Это сейчас они закрываются на ключ, а тогда там такие полудвери были. И в тамбуре стоял, как правило, охранник - солдат с винтовкой. И вот, мы решили на ходу вскочить и уехать. Это был один единственный шанс. Но он был долгий, продолжительный, нервозный и с выдержкой. Вот этого мы и добились с Генкой. Однажды, когда поезд только тронулся, мы выскочили. Я был первым. Я вскочил на эту подножку, солдат, который там стоял, спросил: "Что такое?". Я говорю: "Да прокатиться надо одну остановку, там где-нибудь выйду". -"Ну ладно, пацан, заходи в вагон". Я зашёл, а там красноармейцы: "О-о, мальчишка, туда-сюда, что в полевой сумке?". А пацаны на фронт едут, им же по восемнадцать-девятнадцать лет. Это молодёжь. А мне одиннадцать лет. Если бы ехали солдаты, которым было лет по тридцать, то они вели бы себя серьёзно и сказали: "Алё, пацан, куда ты? Рано!". А этим по девятнадцать лет. А сегодняшнего девятнадцатилетнего мальчишку возьми - что он? Разве можно его сопоставить с тем девятнадцатилетним мальчишкой? Никогда в жизни. Между ними громаднейшая пропасть. И по воспитанию, и вообще по всем параметрам.

 

- А Генка тоже запрыгнул?

 

Я видел издалека, что он собирался прыгнуть. Уже серело - поезда обычно к вечеру уходили. И через много лет я узнал, что поезда эти вообще-то считались секретными, и там всё-таки ходили патрули и так далее. Ну, короче говоря, я вскочил в этот вагон, а Генку я потерял.

 

- И вы с тех пор не виделись вообще?

 

Нет. И всю жизнь я мечтал его встретить, но... Было такое время, когда я задавал вопрос некоторым товарищам, которые могли это дело провернуть, но не нашёл. В общем, мы с ним разминулись...

Короче, к счастью или к несчастью, но я попал в этот вагон. Сколько я ехал, не знаю. Я писал об этом в мемуарах и рассказывал. Для меня было счастьем, что я еду в вагоне с красноармейцами. Они знают, что едут на фронт, а я считаю, что они ещё на фронт не едут, но приближаются к фронту. Это я понимал прекрасно. И вот, приехали на какую-то станцию. Опять-таки ночью. Выгружают эшелон, все строятся, даётся команда: "Шагом марш!" - а я остаюсь. Они проходят через какое-то ограждение, через какой-то шлагбаум, часовые стоят - я туда, а они мне: "Назад, пацан. Так, в чём дело? Пацана в сторону!". И я в стороне. А уже темно. Куда идти и что делать? Я не растерялся, начал искать себе убежище. Ходил долго вокруг, полночи ходил. Ничего я, конечно, не нашёл, уже на ногах своих остался, но с рассветом решил: в первую очередь надо найти себе жильё. Начал искать и нашёл одно место недалеко от этой воинской части (я уже понял, что это - воинская часть). Что это за воинская часть, и куда я приехал - я не знал. В общем, я нашёл какое-то разбитое здание. Потом уже, когда прошло время, мне говорили, что там была какая-то крепость и всё такое. В общем, нашёл место очень интересное. Начало июня месяца, тепло, хорошо. А если бы это была зима или осень? Наверное, ничего не получилось бы. Простудился бы, к чёртовой матери заболел и всё. Вот так я нашёл себе гнездо. Теперь я уже знал, что здесь я буду спать. А как только рассветает, я иду к этой воинской части. Опять хожу под ней. Там солдаты кричат: "Десять шагов назад! Не подходи к колючей проволоке! Уходи, будет тебе плохо".

Проходит день, второй, третий - я уже голодный, мне кушать нечего. Я не знаю, что делать... Вот этого я никому не рассказывал. Я впервые сейчас рассказываю про этот промежуток времени. У меня в кармане лежала рогатка. А в Баку я из чугуна набил вот такие осколки. Рогатка была мощная, из противогазной резинки. И я начал бить воробьёв. Я кушать хочу. Подбил несколько штук - огня нет. Нашёл случайно зажигалку с кремнем - какой-то солдат потерял. Вот так бьёшь об камушек, там фитилёк, и он начинает гореть. Это счастье просто было, я так обрадовался. И с её помощью я разжигал костёр. Нашёл какую-то проволоку и нечищеных воробьёв просто с перьями обжигал на костре. Перья сгорали, и я их жевал.

 

- И как на вкус?

 

Ну, сейчас я уже не помню, но, наверное, когда ты голодный, тогда всё вкусно. Вот так я прокрутился. И я говорил всем, что это длилось три дня. Но честно говоря, если уже откровенно, раз ты это будешь писать, то, наверное, это длилось даже больше. Может, это была и неделя. Но к чему я это говорю? В конечном счёте солдаты обратили внимание, что я всё время подхожу. И считают: один день, второй день, третий. А на четвёртый (или, может, на пятый) уже сказали: "Там пацан всё время ходит. А что же он кушает? Он же голодный". Наверное. Я ещё ничего не знаю, я пока рассуждаю. И в конце концов выходит старшина, берёт меня крепко за руку, не спрашивая ни фамилии, ничего, и ведёт. Куда ведёт? Через проходную, то есть шлагбаум, и заводит меня в Особый отдел (это я уже потом узнал). А при каждой воинской части имелся Особый отдел. И в Особом отделе были представитель НКВД и представитель СМЕРШа. СМЕРШ - это такая организация против шпионов и диверсантов. Они очень и очень были жестокие ребята. И чётко всё выполняли. Они не давали спуску никому, даже мальчишкам таким. Потому что пацаны тоже могли ходить и проводить какую-нибудь разведку.

И вот, меня привели туда. Начальник контрразведки был дядька солидный. Он меня о чём-то спрашивал (фамилию, откуда я), а я, конечно, врал. Безусловно. Правду же я не мог сказать. Какую правду? Мама окопы роет в Баку, бабушка сидит с двумя моими сестричками, отец на фронте и так далее. Школу бросил. Да это же ерунда. Значит, что нужно с таким пацаном сделать? Это ведь уже взрослые люди, а не красноармейцы, которым по девятнадцать лет. Они постарше: им по двадцать пять, по тридцать лет, наверное. Особенно в контрразведке. И они решили. Начальник штаба пришёл и сказал: "Завтра этого пацана связать, посадить на машину и отправить в тыл. А там пусть разбираются". А что значит в тыл? Не в милицию, а в тыл. Когда таким образом отправляют из воинской части, куда попадаешь? В комендатуру, конечно. А в комендатуре разбираются, куда тебя послать. Что ты из себя представляешь? Что ты уже узнал? Какая воинская часть и где она стоит? Это сейчас кажется так просто, а тогда ведь напряжённо всё было - военное время. И вот, значит, начальник штаба сказал: "Пацана завтра, как только рассвет, отправить и всё. А сейчас его накормить, и старшина за него отвечает". Меня посадили возле этого старшины, дали мне котелок каши, я эту кашу, конечно, не съел, а проглотил. А они смотрели на меня и жалели. Не знаю, какой я из себя в то время был пацан, возможно, я кое-кому там и понравился, однако выполнить приказ нужно было завтра.

Но завтра было не таким, как кому-то хотелось. Потому что этой ночью прорвались немцы и наделали шорох в части. Побили многих ребят, убили начальника штаба, НКВДиста убили. Остался, слава богу, этот из Особого отдела (потом уже я узнал, как его звали и всё такое). В общем, натворили делов. Побили машины, которые должны были уйти в другой город или в другую часть. И когда всё это разбиралось, то решили: "Так, на этом точка. Пока никуда не едет, пусть остаётся возле старшины". Старшина меня прихватил, и я остался в этой воинской части. Вот с этого момента, я считаю, практически и началась моя военная деятельность.

 

- А что это была за часть?

 

Этого я пока ещё не знал. На другой день опять прорвались немцы, и опять был бой. Но я уже сидел в хозроте и от испуга, наверное, прибежал в штаб. Прибегаю, кричу: "Немцы! Немцы!". И слышу голос: "Убрать пацана, и чтобы он больше никогда не бегал при таких ситуациях". Забрали меня, и опять я попадаю в Особый отдел. В Особом отделе мне говорят: "Если что-то случится, ты должен оставаться на месте. Ты где был? В хозроте?". -"Да". -"Ты должен был сидеть там, а не бежать сюда. Ясно тебе?". -"Ясно". И на этом точка. Вот эти два случая практически решили мою судьбу.

Затем вызывает меня опять к себе командир полка и говорит: "Если ты будешь выполнять то, что мы тебе будем говорить - ты остаёшься с нами". И назвал номер полка: 747-й. Всё, больше я ничего не знал. Задавать вопросов нельзя было. Старшина мне сразу сказал: "Если тебя сейчас примут - запомни" - и начал мне перечислять. -"Первое: не задавай никогда вопросов о воинских частях. Второе: никогда не спрашивай фамилий командиров - это всё должно оставаться закрытым". Ну и так далее. Много чего мне рассказал, что нужно делать в воинской части, особенно во время боевых действий. Вот так я и остался в этой части. Потом мы пошли по дороге, и оказалось (как я позже узнал), что мы попали под город Броды Львовской области. Затем наша воинская часть двигалась до Львова, повернула и пошла на Сандомир, освобождая Польскую Народную Республику.

Прерываясь, я должен рассказать одну историю. В 70-м году, когда праздновали 25-летие Победы над Германией (мы тогда уже жили в Одессе на улице Пастера), в дверь моей квартиры постучали. Когда я открыл - это оказался почтальон. И он вручил мне письмо. Я раскрыл конверт, а там было написано: "Пионерская организация «Поиск» разыскала вас и приглашает 9-го мая на встречу ветеранов 172-й стрелковой дивизии в посёлке Белокуракино Луганской области". Я сажусь на поезд и приезжаю туда. И там, со слезами на глазах, встречаю всех, с кем я шёл этот отрезок дороги. Туда человек сто, наверное, приехало. Это была грандиозная, громаднейшая встреча. И на этой встрече присутствовала целая куча корреспондентов. Газета "Комсомольская правда", газета "Пионерская правда" и какой-то журнал пионерский, забыл название. Эти корреспонденты нас окружили, уже выбрав кое-кого днём, и человека четыре сели возле меня. И они больше интересовались мной, как пацаном. А там был командир полка, начальник штаба (уже новый, последний) и вот этот самый начальник контрразведки, который остался жив (он уже был полковником). И старшина, возле которого практически я шёл этими боевыми дорогами. И они стали продолжать рассказ обо мне с того момента, как я попал к ним. И вот только тогда я уже все подробности узнал. Я узнал фамилии всех ребят и как их зовут. Как они отслужили и как вернулись после войны домой. Чем награждены и как награждены. Всё это я узнал уже там, в Белокуракино. А корреспонденты как раз это выхватили. И вскоре появилась в "Комсомольской правде" и в "Пионерской правде" громадная статья, которая называлась "Детство, опалённое войной". В этой статье было написано не только обо мне, а в целом о таких же мальчишках. Но в основном было написано обо мне. Почему? Потому что именно я попался со своей дивизией вместе. Других пацанов вылавливали корреспонденты, но там не было такого притока ветеранов, как здесь, в Белокуракино. И их интересовало практически всё по тому времени. -"Да как же так? Вот мальчишка, и он шёл с боями. А где он спал? Что он ел? Как его одели?". Я рассказал им, как шили на меня гимнастёрку, как из кресла вырезали кусок кожи и сделали мне сапоги. (Сапоги мне шил один азербайджанец, его я тоже увидел на этой встрече - он смеялся, обнимал меня). И так далее. Всё это было корреспондентам очень интересно.

И вот, возвращаемся обратно в воинскую часть. Я уже чувствовал себя там солидно, потому что июль, август, сентябрь - вот эти три месяца я уже пробыл в полку. В июле освободили Броды. А 30-го августа мы перешли границу Украины с Польшей. Я уже освоился, укрепился. Меня уже все знали. Я всё делал так, как положено, и вёл себя там прилично. Вот это я уже хорошо помню. И самое главное, что мне запомнилось из этого периода - это как командир мне сказал: "Иди сюда. Сделай вот здесь один шаг, а здесь второй". Я встал, спрашиваю: "Зачем?". Он говорит: "Запомни на всю жизнь. Вот этой ногой ты стоишь на Украине, а вот этой ты встал на Польшу". А мы как раз на границе стояли. И он мне говорит: "Смотри - это исторический факт. Наша дивизия прошла границу и всё. Но ты - мальчишка, тебе одиннадцать лет. Когда-нибудь, пройдёт полста лет, если ты будешь жив-здоров, то вспомнишь, как стоял на границе". Ха! А прошло много лет, и я ещё на одной границе стоял. На экваторе. В Сомали нас привезли (как раз двенадцать часов дня было), мы встали около столба, я говорю: "О, ребята! Я вспомнил, как в Польше во время войны так же стоял на границе". И когда рассказываю, то всегда думаю, что это нужно где-то отметить. Но это нигде никогда не отмечалось...

Кстати, нужно сказать, что когда освобождали город Броды, там образовался Бродовский котёл. И в этот котёл угодила ещё одна так называемая "армия", которую сегодня восхваляют...

 

- Дивизия СС "Галичина"?

 

Да. Так вот, я тоже был свидетелем этого. Когда сказали, что в таком-то квадрате находится "Галичина", и её нужно уничтожить, то практически все наши вооружённые силы, которые имелись в наличии, бросили туда. И там часа четыре, наверное, так шпиговали их, что когда мы потом с ребятами пошли на это посмотреть - это был ужас. Раньше я об этом никогда никому не говорил. На деревьях висели кишки, руки и ноги. Им там дали так просраться - оёёй. Остатки их бежали и хотели сдаться в плен, но они же в немецкой форме все, и была дана команда: "Не брать ни одного". И их шлёпали там прямо на ходу всех. Я часто об этом тоже вспоминаю, потому что иногда мне задают этот вопрос. Ребята, видимо, тоже в интернете читают. -"О, вы были в Бродовском котле?". -"Да". -"А вы знаете, что там была «Галичина»?". -"Знаю". -"А что стало с ней?". Поэтому я уже сразу рассказываю, чтобы не было вопросов. Они нашей дивизии мешали. Мы после Бродов должны были идти дальше, а они ещё в котле оставались. Им нужно было что-то делать, и вот они лезли. Поэтому была дана команда всё вооружение кинуть туда, чтобы они больше никогда не мешали. И как кинули туда все стволы, как дали - всё, на этом точка. И тему закрыли по "Галичине".

После этого мы вступили в Польшу, двигались до Тарнобжега, а потом шли зигзагами на Перемышль, потому что везде были боевые действия, и нас кидали то туда, то сюда. А затем пошли на Сандомир. В истории Великой Отечественной войны это место называлось Сандомирский плацдарм. Там была большая-большая драка, как мы её называли. Практически решался вопрос перехода из Польши в Германию. Поэтому Сандомирский плацдарм был усилен и готовился очень мощно к этому действию. Тут нужно остановиться на двух моментах. Я их всегда оставляю напоследок. Первое - это то, что в одном из селений (маленький такой польский городок) нужно было определить, есть в нём немцы или нет. И нужны были "языки". У меня был друг, начальник разведки. Сколько я его не просил: "Возьми меня в разведку!" - он ни в какую. -"Марш назад! Не подходи, не проси" - и всё. А тут он пришёл и сказал: "Ты нам нужен. Но ты должен всё сделать так, как мы тебе скажем. И не дай бог, если ты что-нибудь нарушишь. Задача такая. Мы прорезаем отверстие в колючей проволоке, ты под неё пролазишь, идёшь туда и смотришь, есть ли там офицеры". А в те времена офицеров немецких называли "цветные карандаши".

 

- Почему?

 

Ну так было принято. -"Надо взять «цветного карандаша»" - значит, нужно немецкого офицера взять, "языка". И вот, он мне говорит: "Пойдёшь туда и посмотришь, есть ли в этом доме "цветные карандаши". Если нет - уходи, иди к другому дому. Найдёшь - возвратишься и скажешь. Нам нужно "языка" взять, причём привести его бодреньким". И мы пошли. Я всё выполнял, как надо было. Дошёл до первого домика. А дело было на рассвете, и ребята меня хорошо видят. Я переодетый, на мне какая-то рубашка, тут верёвкой всё плотно завязано, потому что уже сентябрь месяц практически, и утром ещё прохладно. Я добрался до окна, смотрю - два офицера. Отошёл от окна и не выдержал. Кричу: "Есть! Есть!". А-а... Пацан, что сделаешь? Началась стрельба. Но в итоге всё получилось нормально, ничего страшного не произошло. Одного немца выхватили, связали, кляп ему в рот засунули, под проволоку как ракету закинули, там ребята его подхватили и побежали.

 

- Никого из своих не потеряли?

 

Нет, всё было хорошо. Мне начальник разведки погрозил кулаком и кричит: "Назад!". А я как раз голову повернул, и получился такой момент. Смотрю - подбивают этого второго офицера немецкого, он падает, а у него через плечо висит планшет. И этот планшет какой-то надутый. Я забыл, что мне кричат "назад", и полез туда. Снимаю с этого немца планшетку, забираюсь к нему в карман. Невольно. Я до сих пор, сколько раз вспоминаю, всегда думаю: "Я это делал сознательно или нет?". Не пойму, как в тумане всё. Содрал с него планшет, забрал документы и полным ходом под проволоку.

Ну, пришли в полк. Я получил по шее, конечно. Потому что не выполнил наказ и всё такое. Командир полка пришёл: "Ну что же ты? Мы на тебя надеялись"... А я из-за пазухи достаю планшет. Он забирает этот планшет, документы: "Ну ладно, сиди здесь" - и ушёл в штаб. А меня продолжают ругать. Я сижу, молчу. Возвращается обратно командир полка и говорит: "Ребятьё! Дайте Жорке кусок сахара". Это был подарок всегда. Во время войны сахар был кусковой - рафинад назывался. -"Дайте ему кусок сахара, он заработал медаль «За боевые заслуги», потому что принёс ценные документы". Вот это был, так сказать, триумф моей службы.

Ну хорошо. Продолжалась подготовка Сандомирского плацдарма. Дивизия наша стояла в глухой обороне. И вот однажды к командиру батальона другого полка нашей дивизии, так называемой "пятёрки" (я был в "семёрке"), подъезжают и говорят: "Слушай, Сергей Еремеевич. В "семёрке" держат пацана. Он говорит, что его фамилия Врасков. Это не твой родственник случайно?". Тот говорит: "Ну что вы такое выдумываете?". -"А ты съезди и посмотри". -"Ладно, поеду". Я прихожу в штаб своего полка, "семёрки", мне говорят: "Сядь здесь и посиди". Я сел, сижу. Открывается дверь и заходит отец.

 

- Вот это да...

 

И что? Я сразу получил по морде. Да так получил, что оёёй. -"Как ты смел дом бросить?! Мать переживает!" - я ведь не пишу ничего. -"Уже думали, ты погиб!". И пишет рапорт командиру дивизии: "Поскольку вот такое произошло, встретил сына - прошу разрешения забрать его к себе в «пятёрку»". А отец у меня был очень строгий. Всю жизнь, с детства.

 

- Чего же он не попросил, чтобы вас обратно домой отправили?

 

У него, наверное, была мысль: "Сначала заберу к себе, а потом решим задачу". Командир дивизии даёт добро, пишет на рапорте: "Согласен". Наши повозмущались немножко, но отец у меня очень строгий был. В общем, я сижу и жду. Через пару дней я должен был к нему идти. А тут боевые действия начались, причём серьёзные. И отца ранило. Его увозят в госпиталь, а я остаюсь в своей "семёрке". А вскоре через Сандомирский плацдарм наша дивизия перешла в наступление. И таким образом отец остаётся в госпитале, а я с дивизией дальше иду.

Доходим мы до границы с Германией. Дела уже у нас хорошие, мы идём со знаменем вперёд, бьём этих фрицев безбожно, и у меня есть всё, что угодно, начиная от велосипеда и кончая целой кучей немецких орденов для коллекции.

 

- Остались они ещё у вас?

 

Нет, конечно. У меня всё забирали постоянно. Каждую неделю меня старшина трусил, ха-ха-ха. Вечно у меня забирали и пистолеты, и всё остальное. Единственное, что я "лимонку" всегда себе под яйца прятал - это была моя защита. И вот, подходим мы к границе германской, и даётся команда: "Из «семёрки» и из «пятёрки» выделить людей для организации особого рабочего батальона 503-го, который будет сопровождать пленных немцев в эшелонах, сформированных для отправки в Советский Союз, где они начнут восстанавливать разрушенные города". И я попадаю в этот эшелон. Мне говорят: "Хватит уже воевать, всё".

 

- Уезжать не хотелось?

 

Ну конечно, там же друзья. И самое главное - девчонки. Ну как "девчонки"? Им тогда тоже по девятнадцать лет было. А одну я даже мамкой называл. Ей было лет девятнадцать-двадцать. Она мне всегда: "Ты не простудился? Ты не кашляешь? Вот тебе таблетка". Она в медсанбате работала. Потом познакомился со снайпером Марией. Ой, такая девчонка мировая была, стреляла фрицев запросто. Имела два ордена Славы. В Севастополе жила, умерла недавно... 

 

- Фамилию не помните?

 

Забыл. Где-то у меня записано. И что? Сделали мы один короткий переход, в районе Сталинграда выбросили весь состав, фрицы пошли работать, а мы поехали обратно. По возвращении начали формировать другой состав, на этот раз для отправки в Моздок - тоже для восстановления города. И когда сформировался этот эшелон, я услыхал от комполка нашего, что командовать этим специальным батальоном назначают моего отца. Мы приезжаем в Моздок, и отец меня встречает на "Виллисе". Он забирает всех фрицев, за городом окружают колючей проволокой лагерь, там строятся казармы, и в них поселяют вот этих немцев. Их там была целая куча (уже не помню, сколько), и они должны были строить практически новый город. Вот так мы с отцом снова встретились.

 

- А как с пленными у нас обращались?

 

Я скажу, пожилые люди к немцам относились как-то снисходительно. А вот молодёжь - нет. Иногда бывало, что ругались матом, кидали палки и камни. Но мы же охраняли их и не допускали этого. Ни в коем случае. Сразу: "Назад! Не подходить!" - и всё. Но бывало разное...

Меня часто спрашивают: "Где вы встретили Победу?". Я вспоминаю. Когда мы ехали в Моздок, на какой-то станции вдруг эшелон остановился, поднялся шум, крики, стрельба. Тишина была только в "теплушках", где немцы сидели. И какой-то непонятный гул - это между собой они переговаривались, гудели и всё такое. Вот так я встретил 9-е мая.

А потом отец мне сказал, что хватит уже. Вторая мировая война закончилась 2-го сентября, японцы подписали капитуляцию, поэтому надо ехать домой. -"Мы с тобой сначала поедем в офицерский полк в Саратов, я должен взять там открепление, потому что меня назначают в наркомат морского флота на приёмку из Германии судов по репарации". И отец поехал в Германию принимать теплоход "Иберия" (который у нас потом переименовали в "Победу"). Но прежде мы с ним должны были заехать в Баку. У меня было такое предписание, согласно которому я должен был приехать туда и поступить в военное подготовительное училище. Я приехал в Баку, но поскольку мне было уже двенадцать лет, и я не соответствовал своему образованию, то меня не приняли. А раз не приняли, то демобилизовали и отправили в Одессу учиться.

 

- Почему именно в Одессу?

 

Потому что мои родители жили уже в Одессе. И я поехал туда.

- Отец гордился вами, наверное?

 

Ну, я скажу, что он у меня был не такой уж и щедрый на похвалы. Он говорил, мол, ты обязан. Обязан, а не должен. Это твоя обязанность. Сделал - значит, хорошо. Иди учиться и всё. Я отучился, потом закончил мореходку, пошёл плавать и так далее. Потом опять попал в горячие точки, но это уже другая история...

 

- Как вы сейчас к немцам относитесь?

 

С немцами я встречался. Был у меня такой случай. В 75-м году я принял малый противолодочный ракетный катер (*название неразборчиво). Я был там старшим механиком. И мы должны были этот катер привести в Германскую Демократическую Республику, город Висмар или Росток (они там рядом). И к нам пришли десять немцев, которые дублировали нас на этом катере. Фрицы настоящие. В немецкой форме все. И мне попался дублёр старшего механика, капитан 2-го ранга Вилли Гюнтер. Он закончил Ленинградское высшее морское училище, проходил стажировку в Севастополе, в Баку, в Керчи и пришёл к нам. Год рождения: 9-е мая 1945-го года. По-русски свободно говорил. Белобрысый, здоровый такой. И получилось так, что 9-го мая мы встали на рейд в Гибралтаре и отмечали День Победы. Наши командиры собрались все, их спрашивают: "Вы как, признаёте День Победы?". -"Да, признаём. Мы - антифашисты". -"Ну, раз признаёте, тогда ладно". Набрали водки, закуски, сели и выпиваем. И я этому Гюнтеру говорю: "Вилли, скажи пожалуйста (Гюнтер - его фамилия), как ты относишься к этому всему?". Он говорит: "Всё нормально". Ну, он демократический немец. В День Победы как раз родился и всё такое. И был такой случай. -"Расскажи что-нибудь из своего военного детства" - он меня спрашивает. Я ему там кое-что рассказал. -"А вот ты знаешь, мой отец был в плену, строил какие-то города у вас в Советском Союзе. А забирали его на границе с Польшей. Они ехали куда-то в эшелонах и всё такое. И он рассказал мне одну интересную штуку. Вот ты говоришь, что был сыном полка". Я ему: "Ну так что?". -"Так вот, он рассказывал, что на какой-то станции немцы выстраивались, и их там проверяли по так называемой форме 100". Форма сто - это проверка на вшей, на грязь и в том числе на оружие. Ну и забирали у них всё колющее, режущее. А я там бегал. Кольцо такое красивое с черепом подцепил (потом, конечно, у меня его отобрали). И такой случай там произошёл. Один из фрицев, такой нехороший, одному из немцев, который был вроде как старшиной вагона, дал по морде, с него упали очки, и тот ногами их растоптал. Командир эшелона, майор, подбегает ко мне и говорит: "Слушай, Жорж, пробегись по всему эшелону, пособирай очки, у кого какие есть. Может, он себе потом подберёт что-нибудь". Я пробежался по всему эшелону, позабирал у немцев очки - нахально: где видел, там и брал. Вернулся и отдал этому немцу. И он подобрал себе очки. А того фрица сразу за шиворот и за угол.

 

- Кокнули?

Конечно! Разговор был короткий. Тем более, другие немцы стали кричать: "Эсэс! Эсэс!". За угол завели его и шлёпнули.

 

- А что, сами немцы к эсэсовцам плохо относились?

 

Да, они даже боялись их. Но эсэсовцев не трогали до тех пор, пока не было никаких инцидентов. И пока мы ещё не приехали на место. Там уже контрразведка потом начинала их всех ковырять.

 

- И тоже шлёпали?

 

Не знаю. Может, и да, а может, и нет. Этого я уже не могу сказать. И этот Гюнтер рассказывает мне вот эту историю. Я ему говорю: "Мне знакома эта история". И больше ничего не говорю.

И вот, приходим мы в Висмар. Пришвартовались. Немцев жёны встречают (а были даже русские жёны, которые за немцев повыходили замуж и в Германию уехали). И к нам поднимается отец этого Гюнтера. Ну, честно говоря, я даже его лица не помню. Вилли ему на меня показывает: "Вот мой чиф-инженер (*старший механик), он был сыном полка во время войны, и я ему рассказал твою историю". А тот по-русски тоже говорил. Плохо, но говорил. Я говорю: "Да, 503-й РБ". -"О! Точно, я же ехал в 503-м РБ. Так это же был я!". Вот такая была встреча.

 

- Это тот самый немец, которому вы очки искали?

 

Да-да-да.

 

- Ничего себе.

 

Да, вот такая история...

 

- А к Сталину вы как относитесь?

 

Он восстановил сельское хозяйство. Под его руководством мы победили. Он поднял страну. Он уникальный человек. Исторический. Да. И это личность. Вот и всё, что я могу сказать. Есть такие люди, которые меня стараются всегда как-то сбить с панталыку. Я прислушиваюсь. Я соглашаюсь. Да, есть и негативные моменты. И в то же время, если бы он не был таким - не было бы такого государства сильного. Можно говорить о Жукове, о маршалах и всё такое. О солдатах - ведь в основном войну выиграл кто? Солдат. Своими костями. И между прочим, можно было бы поменьше нести потери. Из-за того, что "большие звёзды" командовали: "Давай, бери эту высоту!". Это уже другой вопрос. Или, скажем, начинают говорить о заградительных отрядах. Да, были. А что делать? Когда уже под Москву немцы добрались. И когда все отступают. Когда сразу миллион наших красноармейцев сдались в плен. Что делать?

 

- Скажите, а вы на фронте сталкивались с заградотрядами?

 

Нет. Заградотряды закончились после Сталинградской битвы, когда уже практически начали говорить о Второй мировой войне. Раньше ведь о ней не говорили. Говорили, что идёт Великая Отечественная война. А о Второй мировой начали говорить после открытия "Второго фронта" - это вторая половина 44-го года. Когда началась Вторая мировая война?

 

- 1-го сентября 1939-го года.

 

Вот, а некоторые говорят иначе. 13-го марта 38-го года, когда Гитлер взял Австрию. Историки начинают вот это муссировать. Другие историки говорят: "1-го сентября 39-го года, когда немцы вошли в Польшу". А третьи историки стали что говорить? 7-го декабря 41-го года началась Вторая мировая война. Почему? Потому что японцы утопили полфлота американского в Пёрл-Харборе. И начинают муссировать. А у нас всё чётко. Наша позиция ветеранская такова: "У нас война началась 22-го июня 1941-го года и закончилась 9-го мая 1945-го". Всё. 2-е сентября - это совершенно другое. Это Вторая мировая война. Мы её признаём, но не хотим вклинить в нашу. Наоборот, наша Великая Отечественная война пусть будет, так сказать, в хронологии Второй мировой войны, как в общем историческом факте. Вот и всё. И это правильно, по-моему.

 

- Как считаете, за счёт чего советскому народу удалось победить в той войне?

 

Было очень мощное патриотическое воспитание молодёжи. Вот той, которая полегла и которая осталась жива. Которой было по девятнадцать лет. Они все прошли через октябрят, через пионерию, через комсомол. Ведь патриотизм начинается с чего? Не с картинки в твоём букваре, как в песне поётся. А с чего? С флага. Вот поднимают флаг и говорят тебе: "Это наше государство. Его нужно любить и уважать. А государство тебе даёт Дворец пионеров, пионерлагерь и так далее. Твои мама и папа получают зарплату". Да, хоть и тяжело было с продуктами, но давали какие-то пайки и всё такое. А если твой сын или твой отец ушёл на фронт, он оставлял так называемый денежный аттестат. И военкоматы за этим смотрели. Приносили продукты и давали деньги. Было это? Было! Вот спрашивают: "Почему пацаны рвались на фронт?". Я уже ответил на этот вопрос. Может быть, он хотел защитить Родину - вот так он воспитан. Может, он хотел кусок хлеба - голодный был. А на фронте, если он не пойдёт вперёд, не будет кричать "ура", да "за Родину", "за Сталина" - его убьют всё равно. Так лучше пойти и кричать. Но зато командир скажет: "Молодец". Останешься жив - поедешь домой, в госпиталь и так далее. А если откажешься - тебя в штрафники засунут. Был же приказ № 227. И действительно, нужно ведь было сдерживать людей как-то. Я эти вопросы оправдываю. И наши ветераны тоже оправдывают... 

28.04.2013